Новые инспекции и согласования затянулись на два года, причем велись недобросовестно. В итоге вместо земляных валов Кальмиусский (от реки Оскол севернее Валуек до реки Тихая Сосна) и Муравский (от реки Ворсклы до Белгорода) шляхи получили три крепости — Усерд, Хотымжск, Вольный — и пять (2 и 3) острогов. Лишь на Изюмском тракте воеводы А.В. Бутурлин и Д.П. Львов не злословили, а занимались делом и за три года (1637—1640) построили и земляной вал от Холанского леса (около реки Оскол) до реки Короч, и две крепости — Яблонов и Короч.
Наконец, факт четвертый. Обескровленный трехмесячным отражением турецкой осады азовский гарнизон покинул полуразрушенную, более непригодную для обороны крепость не прежде, чем узнал о соответствующем разрешении московского царя. Хотя казаки очень хотели уйти из города («итти врознь»), о чем свидетельствует такая подробность. Дьяк Михаил Иванович Засецкий с государевой грамотой, распускающей войско «по старым своим куреням», добрался до Азова 28 мая (7 июня) 1642 г. Однако там уже вовсю шла эвакуация «рухляди», пушек и прочих запасов «на Махин остров». Оказалось, казак Иван Заика с «радостной» вестью прискакал к защитникам за шесть дней «до ево, Михайлова, приезду», и те тут же засобирались в дорогу, не дожидаясь официального извещения. Кстати, в Москве, наоборот, не очень хотели сдачи туркам Азова. И когда делегация казаков во главе с Наумом Васильевым 28 октября (7 ноября) 1641 г. приехала к царю выпрашивать позволение казакам разъехаться по домам «после Рожества Христова вскоре», Черкасский 2 (12) декабря отправил в Азов комиссаров (Афанасия Желябужского и Арефья Башмакова) убедиться в том, что город, и вправду, еще год не продержится. Комиссия вернулась 8 (18) марта 1642 г. и подтвердила плачевное состояние азовской цитадели: «розбито все, и стены и башни испорчены». Только тогда Москва удовлетворила желание союзников с Дона {12} .
Почему передышка длилась так долго, пять лет? Безусловно, рассчитывали на два, в идеале, на три года: год на мобилизацию турок, год — на осаду крепости, а третий, если повезет. И Черкасскому действительно повезло. Султан Мурад IV, выбирая из двух зол — войну за Азов или Багдад, предпочел начать с персидской крепости. Год ушел на подготовку, другой — на поход к Багдаду. Нынешняя столица Ирака капитулировала 15 (25) декабря 1638 г. Так два «лета» превратились в четыре. Еще один год образовался из-за смерти Мурада IV 30 января (9 февраля) 1640 г., накануне выступления во главе огромной армии к Азову. Пока его преемник, Ибрагим I, знакомился с делами, благоприятное время для марша миновало. В итоге турки и татары обложили город 24 июня (4 июля) 1641 г., то есть по прошествии четырех лет со дня падения: казаки осадили крепость 21 апреля (1 мая), овладели штурмом 18 (28) июня 1637 г., затем спокойно копили силы, пополняя собственные рады многими сотнями русских и запорожских волонтеров. Неприятель единственно попытался блокировать форпост с моря летом 1638 г., правда, без особого эффекта, ибо крымский хан с татарским войском подойти к Азову не осмелился. Отсрочка позволила хорошо укрепить крепостные бастионы и запастись необходимым резервом продовольствия и оружия. Как следствие, казаки, устояв под градом турецких пуль и ядер, вынудили грозного противника 26 сентября (6 октября) ретироваться {13} .
Иван Борисович Черкасский умер в момент принятия решения об оставлении Азова, 4 (14) апреля 1642 г. Сам он распорядился после доклада Желябужского или тот, кто наследовал ему, мы не знаем. Обнародовала вердикт Науму Васильеву со товарищи Боярская дума в Золотой палате 27 апреля (7 мая) 1642 г. Увы, с кончиной князя пресеклось все — и азовская акция, и строительство засечной системы, и мероприятия по укреплению посада — главного источника финансирования военного бюджета. Зато в 1643 г. возобновились разорительные набеги крымских татар. С марта по август они проверили на прочность рубеж Черкасского, с редким ожесточением пытаясь пробиться даже через крепкие валы Козловской линии. Но, нащупав слабину — Муравский и Кальмиусский шляхи, именно туда устремились большими массами в августе 1644 и декабре 1645 гг. за легкой добычей, пленив, в совокупности, до десяти тысяч человек {14} . Такой высокой ценой оплатила Россия бутурлинский грех 1637 г., а тезис Ивана Неронова о необходимости нравственного очищения Руси в заочном споре о приоритетах неожиданно приобрел дополнительный аргумент.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
МОРОЗОВ
Из тридцати двух лет царствования самостоятельно государством Михаил Федорович управлял чуть более трех лет, с апреля 1642 г. по июль 1645 г. Смоленским синдромом он не мучился, отчего центральная проблема России отошла на второй, а то и на третий план. Вперед выдвинулись интересы семейные, которые внезапно заострили всеобщее внимание на межконфессиональных различиях Востока и Запада, России и Европы, православных и протестантов. Царь вздумал женить на любимой дочери, Ирине Михайловне, принца Вальдемара, графа Шлезвиг-Гольштейнского, сына короля Дании Христиана IV. Блажь у государя возникла еще летом 1640 г. Черкасский ей не противился, хотя и не одобрял. В августе — сентябре 1641 г. состоялись смотрины. Принц прогостил в Москве почти месяц, очень приглянулся монарху и совсем не понравился царскому окружению. Преодолевая саботаж приближенных, государь добился, чтобы датчанин в январе 1644 г. приехал в Россию в качестве жениха царевны. Однако далее процесс застопорился из-за маленького разногласия. Русская сторона требовала от принца обращения в православие, иноземная от Москвы — признания тождества протестантской веры с греческой. Закулисные переговоры о правоверности обрядовых норм стремительно переросли в политический скандал.
Камнем преткновения оказался способ крещения — обливанием или погружением в воду. Протестанты-датчане не видели нужды в повторной процедуре. Ведь принца в детстве при крещении окропляли водой. Однако «московиты» подобное за истинный обряд не считали и настаивали на том, чтобы молодой человек совершил таинство еще раз, трижды окунувшись с головой в пруду, озере или реке. Вальдемар, почувствовав себя пленником, в ночь на 9 (19) мая 1644 г. вознамерился сбежать из Москвы. У Тверской заставы путь ему преградили стрельцы. Завязался бой, закончившийся оттеснением иноземцев назад, к Кремлю.
Михаила Федоровича выходка гостя не смутила. Он упрямо стоял на своем: крещению и браку быть. Для этого затеял провести дебаты на волновавшую датчан тему. Первый тур длился неделю. 28 мая (7 июня), 2 (12) и 3 (13) июня 1644 г. пастор принца, Матиас Фельгабер, и три русских священника — протопопы Благовещенской и Черниговской церквей Никита Васильев и Михаил Рогов, ключарь Успенского собора Иван Наседка — спорили в узком кругу, при посредничестве переводчиков. Верх одержал, увы, лютеранин, напомнив оппонентам, что использованный автором Священного Писания греческий глагол имеет двойное толкование — и погружение, и обливание или окропление. Глава русской делегации, духовник царя, стушевался перед языковыми познаниями иностранца и не придумал ничего лучшего, как на третий день подключить к прениям шесть священников-греков, которые, не обнаружив в лингвистических аргументах Фельгабера прорехи, лишь упрочили его преимущество.
Пришлось россиянам на целый год брать тайм-аут. Предлогом обеспечили сами датчане, предложившие пригласить на диспут арбитров — католиков-поляков. Пока ожидали послов из Варшавы, Рогов с Наседкой искали уязвимое звено в протестантской позиции. Параллельно царь испробовал ряд обычных мер убеждения. «Королевича» спаивали, запугивали, ссорили с Фельгабером. Все тщетно. 13 (23) января 1645 г. в Москву из Польши приехал кастелян Брацлавский Гавриил Стемпковский, который на встречах с министрами царя скорее сочувствовал Вальдемару, чем Михаилу Романову. Наконец, к лету 1645 г. два русских священника доложили о своей готовности, после чего 4 (14) июля 1645 г. в верхнем апартаменте Посольской или «Ответной» палаты царского дворца прошел второй раунд прений, раунд-реванш. Русское правительство, похоже, не сомневалось в успехе, коли придало событию публичный характер. Обе стороны спорили в расширенном составе, в присутствии судьи — польской делегации — и при стечении многотысячной толпы, заполонившей площадь снаружи, под окнами парадного зала. Не исключено, что и Михаил Федорович наблюдал за дискуссией из потаенной комнатки наверху, куда мог незамеченным пройти по особому коридору, а подняться по небольшой круглой лестнице. Царь даже хотел в сопровождении бояр открыто посетить мероприятие, однако в последний момент почему-то отказался.