Между тем Григорий Неронов был тут как тут. Прослышав о ссоре царя с Никоном, чернец из Игнатьевой пустыни осенью 1658 г. пришел в Москву на «дни многие, чтобы добиться «церкви мира и церковным чадом покоя». Переводя на конкретный язык, ускорить избрание патриарха, ибо Романов почему-то не спешил созывать высшее духовенство на Священный собор. И, похоже, ревностные «боголюбцы» «осадили» августейшую особу по всем правилам политического искусства, если она в апреле 1659 г. первой протянула руку примирения, воспользовавшись занудством Воскресенского отшельника.
Никона оскорбила поездка на Вербное воскресенье 27 марта (6 апреля) 1659 г. на «осляти» от Василия Блаженного до Кремля митрополита Крутицкого Питирима. В Москву тут же полетел письменный протест. Монарх откликнулся откомандированием на Истру думного дворянина Прокопия Елизарова и думного дьяка Алмаза Иванова. 1(11) апреля дуэт известил обиженного иерарха, что Питирим сел на «ослятю» по царскому повелению, после чего сообщили то, о чем «от великого государя с ними наказано». И вот что ответил хозяин: «К возвращению на прежней святительской престол и в мысли у него нет… Только имени патриарха не отрицался и ныне не отрицается». Заключительная ремарка — это все, чем соизволил Никон помочь царю, позвавшему «великого архиерея» в Москву. По крайней мере, теперь Алексей Михайлович мог оправдывать отсрочку выборов неясностью правомочности здравствующего патриарха. И дабы не попасть впросак, прежде чем выбирать очередного главу церкви, надлежало уточнить статус предшественника.
Старец Григорий озабоченность государя принял во внимание и мобилизовал сторонников на юридическое обоснование недееспособности патриарха «истринского». Ну а царь до осени не терял надежды переубедить настырного «собинного друга». 17 (27) мая Никона навестил Дементий Башмаков, дьяк Приказа тайных дел, личной канцелярии государя. Привез из Москвы царские гостинцы — вино, муку пшеничную, мед, рыбу — и разрешение занять понравившийся владыке дворцовый земельный участок под новый монастырский огород. А еще посетовал на интриги злокозненных людей, которые распускают слухи, будто царь запретил духовным и светским чинам посещать Воскресенскую обитель. Монарх обещал приструнить сплетников. В общем, у Алексея Михайловича затеплилась надежда на то, что избирать никого не придется. Никон, выдержав паузу, появится в Москве и отвлечет нероновскую рать на себя, защищая от их посягательств постепенную украинизацию церкви. А он тем временем постарается быстрее гарантировать необратимость обрядовой реформы прекращением двух войн — с Польшей и Швецией.
Хороший план, которому не довелось осуществиться. Владыку собственный престиж волновал больше, чем благо государства. Потому в августе 1659 г. он в Москву приехал, но не служить, а за позволением пожить вдали от столицы в своих монастырях — Иверском на Валдае и Крестном (Кийском) на Онеге подле Белого моря. На третий день под вечер царь и патриарх пообщались. При боярах обсудили погоду, здоровье и душевное спасение, на половине царицы и детей — иные секреты («тамо умедлиша, яко четыре часа нощи»). Простились дружески. Однако Алексей Михайлович, конечно же, понимал, что «собинный друг» фактически предает его, оставляя в одиночку противостоять и Неронову, и Карлу X Густаву, и Яну-Казимиру, и Ивану Выговскому. Да, и гетману Украины тоже. Холодного душа «лесницких» рад хватило месяцев на десять. Подозреваю, что хватило бы на срок вполне продолжительный, если бы не июльский скандал в Москве.
Разумеется, Выговский негласно наводил мосты и с Польшей, и с Крымом. И старый соратник Хмельницкого, герой войны полковник Павел Тетеря весной 1658 г. с Беневским на черкасско-ляхском кордоне не только межгосударственную границу вычерчивали. Однако антишляхтетский настрой рядового казачества и мещанства плюс всевластие на Москве Никона, вдохновителя и организатора Переяславского союза, существенно снижали привлекательность и королевской, и ханской альтернативы. О самоизоляции патриарха от проблем большой политики в Чигирине поди и не догадывались. Московский двор славился своей закрытостью, и проникнуть в кремлевские тайны многочисленные малороссийские миссии, опекаемые двумя-тремя русскими приставами, шансы имели призрачные. Так что, когда в мае — июне 1658 г. Выговский «смирял» «огнем и мечем» полковника Пушкаренко, повторно взбунтовавшегося под теми же разоблачавшими гетмана-изменника лозунгами и при содействии тех же запорожцев Якова Барабаша, Иван Остафьевич, возможно, негодовал искренне. Как и пол-Украины, расколовшейся на два лагеря. Левобережье сочувствовало Пушкаренко, требовавшему для пресечения измен размещения царских воевод по городам. Правобережье подобное покушение на казацкие вольности категорически отвергало. Москва пробовала предотвратить междоусобье, разослав гонцов с царскими грамотами ко всем участникам конфликта. Тщетно. Ни Пушкаренко, ни Выговский о примирении не помышлял, и короткая гражданская война, к тому же с привлечением татар, состоялась. 4 (14) мая гетман выступил в поход, 15 (25) июня вернулся, разорив Полтаву и казнив Пушкаренко. А спустя еще полтора месяца в Чигирине узнали о странной сцене в Успенском соборе.
Затворничество в Воскресенском монастыре Никона, фигуры для русско-украинского партнерства знаковой, для запорожской старшины означало одно: мирная партия в Кремле опять возобладала над военной. А казаки помнили, что ее судьба Украины не очень тревожила. За Смоленск и мир с Польшей она спокойно отдала бы «черкасе» на растерзание полякам. Будь Выговский даже трижды русофилом, угроза, нависшая над родным краем (мнимая, как покажет будущее; но кто ж о том ведал в июле — августе 1658 г.), вынуждала лидера малороссов действовать быстро, на опережение. Пока поляки не сообразили, что случилось в Москве, как вариант, следовало склонить их к добровольному признанию украинской автономии в рамках Речи Посполитой и объявить России войну.
Иван Остафьевич к русофилам не принадлежал, от того душевных мук не испытывал и уточнять позицию нового московского правительства не стремился. Да и, как нельзя кстати, подоспела новость об избрании Алексея Михайловича в первой декаде (середине) июля на польском сейме преемником Яна-Казимира при гарантии избранником территориальной целостности шляхтетской республики. Ну, чего еще колебаться?.. Уже 16 (26) августа 1658 г. казаки с татарами под командою Данилы Выговского атаковали русские посты под Киевом, намереваясь осадить, а коли повезет, то и взять город. На штурм пошли 23 августа (2 сентября). Однако воевода В. Б. Шереметев отстоял центр Украины. В Варшаве маневр гетмана оценили. 6 (16) сентября 1658 г. в Гадяче послы Яиа-Казимира кастелян Волынский К.-С. Беневский и кастелян Смоленский К.-Л. Евлашевский подписали с Иваном Выговским трактат, даровавший Украине самостоятельность под протекцией польской короны и равноправность православной веры с католической.