— Гроб это! — Халяву будто ветром вынесло из ямы, побросали лопаты и мы с Буксиром, не зная, что делать, лишь Аркадий сохранял хладнокровие, крепко сжав губы.
— Проверим, — наконец вымолвил он и пристально глянул на меня. — Мёртвые не кусаются, по этому поводу панику предлагаю прекратить. — Он подмигнул Халяве и исчез в яме с головой.
Скоро раздался треск отдираемой доски, и через некоторое время нашим глазам предстали вымазанные чем-то чёрным пальцы руки циркача.
— Запах-то поганый какой! — морщась, сплюнул Аркадий. — Гниль!
— Покойника схватил! — ахнул Халява.
— Икра чёрная, — отворачивая лицо, кривился Буксир. — Протухла вся. Её здесь — дна не достать.
— Осетровая икра? — не поверил я, протягивая приятелю платок. — Конфискат браконьерский милиция обычно сжигает… Не принимают его в торговлю. Может, он и закопан?
— Уж не знаю, конфискат, не конфискат, но икра пропавшая, — принял платок Аркадий. — Видать, сбыть не смогли, вот и решили закопать в глуши.
— Какой дурак икру закапывать станет? — таращил глазища Халява. — Покупателей на неё — только шепни кому. А если пропала, то в воду — и капец!
— Вот уж не знаю, — потянулся Аркадий за травой, чтобы лучше очистить руки. — Слишком много в двух ящиках, поэтому такое решение и приняли. Подальше от глаз людских выбрали они подходящее место, ничего не скажешь.
— Добро сгноили! — возмущаясь, ударил себя по коленкам Халява. — Паразиты! Ни себе ни людям!
— Значит, крепко на хвост кто-то им наступил, что на безлюдный остров свезли… — рассуждал Буксир.
— Да столько сгубить-то! — не унимался возмущаться Халява.
— Не впервой, значит, здесь ховают! — скрипнул зубами Буксир. — Добро портят, суки!
Они переглянулись между собой и отвернули головы в разные стороны.
— Мужики, — поднял на них глаза Аркадий, — сгоняйте за Ильёй. Фонька останется за лодками присматривать. А мы вас здесь подождём.
Я понял, что друг Аркадий хочет остаться со мной наедине. Впрочем, деревенские следопыты тоже это заметили, но вида не подали и послушно ретировались.
— Мигом только, — напутствовал их Аркадий в спины, — одна нога здесь, а вторая дальше.
Ожидая начала разговора, я упал мокрой спиной в тёплую траву. Хотелось выпить. На худой конец, воды. Но Аркадий начал без вступления:
— Данила, я не сказал тебе всего.
— Понял.
— Я их выследил.
— Не сомневался.
— Это работники милиции. И один из них, кажется, мне знаком…
Когда на улицу опасно выходить
— «Когда фонарики качаются ночные, когда на улицу опасно выходить…» — вместе с залихватской мелодией и нахальными словами из тёмного угла под мигающую на столбе подслеповатую лампочку фонаря выплыла парочка с гитарой, нещадно дымя папиросами. Поскучав недолго, они приостановились, ориентируясь на местности. Один из парочки, обезьяноподобный верзила с лапищами чуть не до земли, ужасно фальшивил, другой неумело бренчал. Певцы были неважные, зато заметно пьяны и искали приключений.
— Может, от греха зайдём в гостиницу, Валя? — прижалась к плечу молодого человека спортивного телосложения изящная женщина. — К чему лишние неприятности?
— Ты не права, Вика, — ласково отвечал кавалер. — Как раз это то, что нам необходимо. Сама судьба, как говорится…
Гитарист и подпевала продолжали горланить:
— «Я из пивной иду и никого не жду, а сердцу хочется кого-то полюбить».
Они вальяжно остановились, завидев посторонних.
— Гуляем? — прервал игру гитарист; угловатый с тонкой шеей и шилом вместо носа он напоминал пронырливого Буратино.
— Они прохлаждаются, — съязвил запевала.
В ответ промолчали.
— Неразговорчивые попались, — скривился первый задира.
— Не уважают нас, — подвёл черту приятель.
— А знаешь почему? — подал голос спортсмен.
— Порадуй, — сплюнул папироску под ноги женщине верзила.
— Поёте плохо. Да и играете хреново. Разреши-ка, я попробую. Расстроена гитара, — и молодой человек сделал движение к гитаристу, но тот увернулся, довольно трезво отскочил в сторону, застыв в стойке боксёра.
— Мирон, нас хотят обидеть, — пожаловался он здоровяку.
— Кто тебя собирается обидеть, дружок? — делано напрягся тот и затопал тяжёлыми ботинками, нарочито пугая женщину.
— Этот, — указал гитарой певец на спортсмена.
— Он пошутил, — верзила изобразил на физиономии сладкую мину, не предвещавшую, однако, ничего хорошего. — Ты пошутил, правда?