На этой странице истории сердце Ноемии облилось кровью. Некоторые утверждают, что, для того чтобы поддержать меры, принятые папой после своего возвращения, фанатики проповедовали кровопролитный поход; они раздавали благословлённые кинжалы, чтобы перерезать всех еретиков, республиканцев и евреев, на которых сочинялись всевозможные преступления и обвинения.
Дипломатический корпус вмешался, чтобы воспротивиться этим отвратительным замыслам. Евреи сохранили жизнь; но их имущество и богатства были конфискованы, их обложили налогами и заперли в грязный жидовский квартал. Преследования возобновились с древневарварской жестокостью.
Рим заботился лишь о том, чтобы приобрести благосклонность нового французского двора. Папа, который восхвалил Наполеона, с такой пышностью помазав его в императоры, рассыпался теперь перед Людовиком XVIII в похвалах и лести. Он восстановил его титул старшего сына Церкви; но старый король, отношение которого было далеко не благоприятно для притязаний Рима, искусно отстранил акт, предлагавший возобновить конкордат времён Франциска I, который в своей основе был уже слишком устаревшим. Впрочем, говорят, что этот договор был подписан, но никогда не стал обязательным и не вносился на утверждение палат.
Всё это происходило, однако, ещё до того решительного поражения, которым завершилась политическая деятельность Наполеона.
Когда пришло известие о возвращении императора в Париж, Пий VII постыдно бежал в Геную.
Наполеон написал ему письмо, в котором извещал о своём вторичном восшествии. Этот документ, вполне ставший достоянием истории, служит доказательством того, насколько император, несмотря на строгость мер против папства, был снисходителен к самому папе.
«Святейший отец, — писал он ему, — в течение прошедшего месяца вы узнали о моём возвращении на французские берега. Истинный смысл происшедшего должен теперь быть вам ясен, эти события — плод непобедимой силы, единодушное желание великой нации, сознающей свои права и обязанности. Династия, которую силой штыков посадили на трон французов, не по ним.
Бурбоны никогда не входили ни в их чувства, ни в их нужды, ни в нравы: народ поневоле отпал от них. Голос его призывал освободителя, и я явился на их зов. С берега, к которому я пристал, любовь народа быстро перенесла меня в столицу государства. Моя первая сердечная обязанность возблагодарить за такое доверие и уважение сохранением глубокого мира.
Восстановление императорского трона было необходимо для счастья французов, но моё самое задушевное желание — сделать его в то же время полезным и для всей Европы.
Довольно славы украсило поочерёдно знамёна различных народов; перипетии счастья достаточно уже меняли страшнейшие поражения на самый блистательный успех.
Теперь государям открывается более привлекательное поприще, и я первый на него выступаю. Представив миру зрелище страшных кровопролитий, теперь тем слаще и приятнее признать необходимость прочного мира со всеми его преимуществами и отказаться от всякой борьбы, кроме святой борьбы за процветание и счастье народов.
Франция откровенно объявляет ныне благородную цель своих стремлений. Заботясь о своей независимости, она ставит теперь неизменным правилом своей политики самое строгое уважение независимости других наций. Если таковы, как я смею надеяться, отеческие чувства Вашего Святейшества, то спокойствие сохранится надолго и справедливость, воссев на страже каждого государства, будет вечно в состоянии одна охранять его границы».
После Ватерлооского поражения папа, оправившись немного от ужаса, вошёл опять торжественно в Рим и поспешил послать к Людовику XVIII, приветствуя его с возвращением во Францию. Чего он не смел просить в 1814 году, он потребовал в 1815 году. Кардинал-прелат Геркул Гонзальви и скульптор Канова, которых император осыпал почестями и благодеяниями, были присланы просить победителей не только о возвращении отнятых провинций, но даже об отсылке обратно в Рим картин, статуй и других произведений искусства; трофей, которыми Наполеон обогатил наши музеи.
Людовик XVIII был так оскорблён столь обидной для национального достоинства просьбой, что со свойственной ему насмешкой и иронией воскликнул: «Святой отец зовёт меня старшим сыном Церкви, но я нахожу, что обращается он со мной, как с самым младшим!»