В Швейцарии иезуитство водворяется через терроризм, разрушает союзный договор и действует заодно со всеми гнетущими и отсталыми идеями, стремящимися к разрушению гельветической народности. То, что Рим считает победой, — не более как бессодержательное, непрочное и не имеющее будущего событие.
Во Франции более, чем где-либо, ощутимы бедствия, произведённые римским господством. Страсти утратили всякое вдохновение и энергию, но зато отрицания и антипатии проникли в чувства народа и принципы французской национальности.
Пий VII, возвратившись в Рим, говорил, что во Франции всё дурно, и прибавлял: «Ничто не отстранит от нас сердца французов, считавшихся верными и послушными нашим предписаниям; но также ничто уже не возвратит нам тех, которые от нас отделились».
Эти слова более, чем когда-либо, справедливы в настоящее время.
Рассматривая Францию с религиозной точки зрения, мы заметим два совершенно отдельных направления. Одна часть населения следует преданиям веры предков и страны, другая ими пренебрегает и забывает их.
Эти два чувства живут рядом без столкновения и встречаются миролюбиво. Ненависть, злоба, самые споры на религиозные темы исчезли из наших нравов, и старинная вражда более не возобновится.
Это спокойствие мыслей есть одно из последствий той философии, которая подвергалась стольким нападкам. Прежде, когда фанатизм восставал против нечестия, когда с обеих сторон рассудок исчезал под гнетом страстей, война была жестока и оставила свои кровавые следы в летописях всех периодов нашей истории до XIX столетия. Мы раньше уже упоминали о том, кому следует приписать опустошение и мерзость, которые столько раз проникали в святилище, и кому Церковь обязана своими жесточайшими скорбями, — это её собственным ошибкам.
Чтобы с большей верностью прийти к окончательному выводу, который мы стараемся точно определить на этих последних страницах, необходимо быстро пробежать фазисы религиозного чувства во Франции с начала этого столетия.
Империя открывает церкви, возвращает существование богослужению, ставит правила сношений церкви с государством, восстановляет духовенство и придаёт как ему, так и богослужению неожиданное великолепие.
Та часть народа, склонности, привычки, воспитание и чувства которой сосредоточивались в исполнении религиозных уставов, находила всё, что могло удовлетворить её наклонностям, и находила с полнейшей безопасностью и спокойствием.
Те же, которых другие намерения удаляли от этого пути, жили вдали от священных предметов, и ничто также не нарушало спокойствия их раскола. Вера и неверие жили мирно.
И на воспитание, и на исполнение обрядов религия имела совершенно законное влияние. Франция не переставала объявлять себя католичкой; государство брало под своё покровительство официальные торжества; оно оказывало культу благосклонное внимание, и можно было подумать, что линия, которая должна была разделять столь различные между собой вещи, была настолько хорошо сдерживаема, что внутренняя гармония, долженствовавшая их соединять, была счастливо сохраняема.
И действительно, пока между императором и папой происходили раздоры, пока князья Церкви и прелаты ссорились с императорскими советниками, несогласия не проникали в большинство, которое принимало или отвергало предлагаемое правило, но не вмешивалось в спор.
Так как каждый свободно выбирал себе тот или другой путь и не видел принуждения в своих планах и действиях, то всюду господствовало полнейшее спокойствие, достойное великого народа.
Это положение обрисовывается с наивной правдой словами и замечаниями Пия VII.
Реставрация не поняла этого настроения умов во Франции; вместо того чтобы пристать к той или другой партии, она склонилась на сторону религии только затем, чтобы начать ожесточённую войну против тех, которые не разделяли её взглядов.
Известно, до какой степени дошли жестокость и безрассудство такого сумасбродства.
Скандал похорон девицы Рокур громко провозгласил нетерпимость.
Мы не хотим воспроизводить историю этого времени, которую уже пробежали; но верно то, что люди, которые столько обвиняли народ и нацию в нечестии, в то же время разбудили своей непонятной неосторожностью заснувшие страсти, объятия которых их самих задушили.
Под предлогом борьбы с равнодушием его посчитали как бы противным успеху и благосостоянию религии и авторитету её догматов, были возбуждены опасные волнения, которые надеялись победить и уничтожить, но они оказались неукротимыми.