После разлития рек По и Рено, разорившего Ролейскую, Болонскую и Феррарскую провинции, этот сановник предпринял туда путешествие будто бы для оказания помощи несчастным жителям. Чтобы увериться в энтузиазме народа, он сам составил программы и церемониалы празднеств, которыми его должны были приветствовать, и всё было исполнено в точности: официальные приветствия, триумфальные ворота, адреса, депутации, иллюминации, музыка; всё было исполнено по приказаниям его преосвященства.
При своём отъезде он отовсюду увозил просьбы, а народу оставлял обещания.
В Болонье, потерпевшей более всего, он в продолжение четырёх дней давал аудиенции; чтобы попасть к нему в кабинет, нужно было пройти четыре зала, наполненные блестящими офицерами; у каждой двери на часах стоял швейцарский солдат.
Этот военный блеск, карты, бумаги, депеши, разбросанные повсюду, напоминали кабинет человека, решающего судьбы Европы. Но вместо того тут встречали человека, состарившегося прежде времени, усталого и рассеянного, который отвечал безразлично на все самые спешные просьбы.
«Мне нет времени заниматься здесь вашим делом, я просмотрю его в Риме».
Мы показали лживость и ошибки этой администрации, так часто попадавшейся в свои собственные сети; теперь мы укажем на её добросовестность.
Казначей, по заветному обычаю, смотрел на государственные долги как на свои собственные и нисколько не думал о их уплате, всех, имевших документы на казначейство, он прогонял как мошенников.
С кредиторами области он продолжал тактику, которую заимствовал от папы Сикста IV. Всем просившим у него денег он отвечал: «Слишком поздно, я уплатил другие долги, денег больше не осталось».
И не платил никому.
Граф Б. из Перуджии много лет имел подобный документ.
Это был контракт обмена поместий между ним и государством в одно из предыдущих царствований.
Правительство вступило во владение, но, заметив, что выгода не на его стороне, откладывало со дня на день исполнение условий.
Со вступлением Григория XVI кредитор, ничего не добившийся при Льве XII и Пии VIII, снова стал хлопотать; его держали на обещаниях. Наконец, добрая слава о новом казначее, ходившая в административных кружках, ободрила его, и он обратился снова к святому отцу. Имея на руках громадное семейство, он был почти повержен в нищету.
Папа, поражённый очевидностью его дела, приказал казначею удовлетворить его. Каждое утро граф являлся к кардиналу, прося аудиенции, но всё напрасно.
Наконец он подкараулил его у подъезда его дворца, когда тот выезжал на какую-то церемонию. Министр, окружённый целой свитой, может быть, и не узнал графа, который, бедно одетый, приближался с умоляющим видом.
«Подать этому человеку секин», — сказал казначей, обращаясь к слуге, и прошёл мимо.
Негодование вывело графа Б. из себя, — он наговорил казначею много горькой правды. Минуту спустя он сидел в замке Святого Ангела. Тогда заговорило общественное мнение; Паскен метал свои сатиры, но сколько ни говорили и ни шумели, дело было кончено.
Один болонский вельможа, одолживший папскую казну значительными суммами во время предыдущего царствования, утомлённый её медлительностью, соглашался на значительную скидку, лишь бы получить что-нибудь. По совету и при помощи одного высокопоставленного друга, он предложил уступить казначею сто тысяч франков.
«Я предпочитаю ничего не платить», — отвечал кардинал после минутного размышления. Болонский кредитор выхлопотал тогда аудиенцию у папы. Святой отец призвал своего министра финансов и с неудовольствием сказал:
— Заплатите этому честному человеку.
— Святой отец, касса пуста.
— Вы видите, — отвечал папа с сожалением, — это не наша вина, у нас нет денег.
Одна романская фамилия, не получая долго уплаты по государственным обязательствам, решилась обратиться к суду. Адвокат истцов явился в канцелярию казначейства за получением документов, которые были туда ещё прежде представлены в доказательство справедливости иска. Каково было его удивление, когда он не нашёл там бумаг, подтверждавших права его клиентов. Он заподозрил агентов казны и даже имел смелость публично обвинить государственного казначея в похищении. Меньше удивлялись самому факту, чем смелости обвинителя. Но этот дорого заплатил за свою дерзость. Бумаги не нашлись, и дело прекратилось, так как не было другого адвоката, решившегося бы подвергнуться опасности, которую испытал первый.
Несмотря на всё это, нужно было искать средств, чтобы выпутаться из беды; но в римских владениях процветает ростовщичество. Анкона берёт не меньше десяти процентов; землевладельцы занимают на семь процентов под первую закладную. Каждый день требовательность кредиторов возрастает. Народ это знает. Эта язва смертельна; непослушание провинций, честолюбивые замыслы Австрии и французский либерализм менее страшны Риму, чем эта возрастающая алчность. Неужели эти служители Бога не понимают, что непредусмотрительность может погубить даже и такие троны, которые стоят на предвечных основах.