В Италии, и особенно в Риме, евреи держат запертыми свои жилища, не отворяют наружных окон и вообще боятся нескромных взглядов; это у них ещё восточное обыкновение. Ноемия выбрала это уединённое место не только для того, чтобы избежать тягостного, докучливого общества, но также чтобы успокоиться и немного собраться с мыслями, которые несколько дней у неё находились в полном беспорядке.
Дочь Бен-Иакова принадлежала, можно сказать, к библейскому роду, так сильно она была привязана к предписаниям Моисеева закона; Ноемия никогда не видала матери, которая умерла, подарив ей жизнь. Воспитанная отцом, она получила строгое, серьёзное и исключительно религиозное воспитание, её детство и первые годы молодости протекли в старинной простоте, она не знала нравов настоящего времени и ничего не загадывала о будущем. Слепое повиновение воле отца и буквальное исполнение всех предписаний священного закона — таковы были принципы, которые внушил своей дочери Бен-Иаков. Отец Ноемии был непреклонный человек. Дитя его старости, она всегда видела его с торжественной важностью на лице, которая доводила её уважение к нему до страха. Молодая девушка жила в одиночестве и почти не выходила из родительского дома; однако, когда возраст её перестал быть детским, она иногда посещала некоторых родственников, но, не зная светских обычаев, всегда держалась скромно в стороне. В ней сердце и разум, чувства и мысли были так же немы, как её уста, которые она почти не открывала.
Бен-Иаков был склонен к патриархальности; для него всё общество и права и обязанности каждого человека состояли в благах и заботах о домашнем очаге. Всецело преданный делам великой израильской семьи, Бен-Иаков часто забывал заботиться о своей собственной. Держась крепко буквы закона, он никогда не шёл дальше и полагал, что сделал совершенно достаточно для дочери, внушив ей науку божественной премудрости. Потеря нежно им любимой супруги и почти всех детей набросила на чувства Бен-Иакова облако, которое уже много лет не рассеивалось. .
Ноемии он отдавал все свои чувства, которые оставались у него от его глубокой преданности к братьям-евреям. Впрочем, власть его была кротка, терпелива и нежна. Ноемия любила и уважала отца, но никогда она не чувствовала к нему этих, столь обыкновенных в других детях порывов нежности.
Что касается до образования, то дочь Бен-Иакова никогда не читала ничего, кроме Библии, и, подобно библейскому Жоасу в пьесе Расина «Аталия», могла сказать о святилище: «Этот храм — моя страна; я не знаю другой».
И несмотря на всё, это прекрасное, благородное существо было полно самых лучших задатков; в ней только на первый взгляд существовал этот полный застой мысли; её взгляд, выражение её лица, ирония её улыбки и вся её осанка выдавали в ней могучие способности, которые ждали только благодетельного влияния, для того чтобы расцвести в полной силе.
Вся неделя была занята зловещими приготовлениями. Ноемия несколько раз замечала какие-то таинственные знаки, которыми обменивались между собой старики. Несмотря на их старания скрыть от неё все эти заботы, она скоро заметила тайные огорчения: она случайно была свидетельницей нескольких совещаний и поняла, что её народу угрожали новые преследования. Тревога отца испугала её, зная его твёрдый и непоколебимый характер, она была уверена, что теперь им угрожает действительная и неизбежная опасность.
Смутное, тяжёлое и совершенно безотчётное предчувствие говорило ей, что эти грусть, уныние и несчастья отчасти касались и её. Сцена в саду Пинчио; то, что она знала о своём оскорбителе; письмо, полученное Бен-Саулом в самый день происшествия; отсутствие его, вышедшего расстроенным, и его возвращение с убитым и унылым видом; несколько слов, вырвавшихся у Бен-Иакова и выражавших негодование, — всё это не предвещало ничего хорошего. И если она ещё сомневалась, то окончательно во всём уверилась после того, что наконец произошло.
Накануне отец Ноемии вышел рано утром, но скоро и поспешно вернулся и, быстро обменявшись несколькими словами с Бен-Саулом, занялся какими-то важными приготовлениями. Вечером он поцеловал дочь с нежностью, к которой она вовсе не привыкла, а наутро она узнала, что её отец был на пути к Мантуе, вместе с Еммануилом, которого он уже называл своим сыном.
Эти новости сообщил ей Бен-Саул, так как евреи держатся правила писать вообще как можно реже, особенно когда они в затруднительных обстоятельствах. Объявив Ноемии об отъезде её отца, он поспешил заверить её в своей любви и просил позволения называть её своей дочерью.