А нашу героиню полюбил герцог Кингстон.
Было ему уже под семьдесят, но он оставался добродушным и любвеобильным человеком и искренне полюбил Лизочку.
Тогда Лизочка плюнула на проклятого графа, вышла замуж за герцога, и они мирно прожили несколько лет, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте.
Наконец герцог умер на руках у вдовы средних лет и несказанной красоты, которая и унаследовала все его состояние.
Остальные родственники герцога объявили его завещание недействительным именно на основании необдуманных заявлений Лизочки о ее тайном браке с Бристолем.
По старинному английскому закону двоемужнице полагалась смертная казнь. В лучшем случае ей должны были выжечь клеймо на руке и посадить в тюрьму лет на десять.
И хоть граф Бристоль подтвердил показания Лизочки о том, что они никогда и близко друг к другу не подходили, родственники герцога вытащили на свет горничную графа, которая, оказывается, была свидетельницей в церкви.
В результате Лизочка проиграла процесс и на всю жизнь была заклеймена высшим светом Англии как авантюристка и охотница за деньгами. Хотя вина ее относительна. По крайней мере, даже самые злейшие ее враги не смогли утверждать, что она дурно относилась к старику герцогу и не любила его. Что же касается проходимца Бристоля, то он сам с пеной у рта доказывал, что Лизочки не знал и не знает, но его за это никто не осудил, хотя он тоже был женат вторично.
Дело спустили на тормозах, сажать в тюрьму никого не стали, но брак с герцогом Кингстоном признали недействительным и вернули Лизочке графский титул! «Санкт-Петербургские ведомости», которые печатали отчеты с заседаний нагремевшего тогда суда, сообщали: «…лорд-канцлер объявил, что ей не будет назначено никакого телесного наказания, так как собственная совесть заменит ей жестокость кары, и отныне она в наказание будет именоваться графиней Бристольской».
Кстати, Елизавета не собиралась отказываться от герцогского титула, и никто не мешал ей так поступать. Но самое главное заключалось в том, что родственники герцога остались с носом, потому что старик из могилы хорошо посмеялся над ними. Понимая, что они, как стервятники, накинутся на Елизавету, он завещал свое состояние не герцогине Кингстон, а просто мисс Елизавете Чэдли. А уж имени, данного при рождении, у Лизочки отнять никто не мог. Родственники добились того, что завещание в пользу герцогини Кингстон было отменено, а когда так случилось, Елизавета Чэдли, несмотря ни на что, спокойно получила все деньги, дворцы и картины.
Вот такая женщина и приехала в Петербург, чтобы увидеть мудрую русскую императрицу, что ей и удалось.
Наконец, прожив в Петербурге несколько месяцев, бывшая Лизочка, а ныне вдовствующая герцогиня Кингстон, приглашенная на вечернюю партию в карты в обществе императрицы, высказала свое главное желание.
Она хотела стать статс-дамой русского императорского двора.
И тут наступила долгая неловкая пауза.
Одно дело – принимать герцогиню как частное лицо и даже чинить ее яхту. Совсем иное – дать ей высокий придворный чин, ставящий Лизочку в привилегированное положение не только в России, но и во всей Европе.
Ведь Екатерина и все серьезные люди в Петербурге отлично знали о процессе, проигранном Лизочкой, и о том, что титул герцогини достался ей, так скажем, условно.
И хоть сказочное состояние, оставленное герцогом, было серьезным аргументом, а картины Рубенса тоже обладали весом, чистота репутации и высота происхождения были важнее.
На следующий день к герцогине приехал ее русский друг, князь Потемкин, и в приватной беседе объяснил гостье, что статс-дамой не может стать иностранка, не имеющая в России земельной собственности.
– Что ж, – ответила Лизочка, – будет и собственность.
Через несколько дней была совершена сделка, и герцогиня купила в Эстляндии имение барона Фитингофа за 74 тысячи рублей серебром. Но и это не помогло. Екатерина мягко, без нажима, сказала герцогине, что все же иностранку, даже с собственностью в Российской империи, она сделать статс-дамой не может.
А тут еще нанятый герцогиней управляющий гигантским имением заявил, что оно не приносит дохода и, чтобы изменить ситуацию, надо открыть там винокуренный завод.
Что и было сделано.
Винокуренные заводы были и у других князей российских. Однако недоброжелатели герцогини, которых уже немало накопилось в Петербурге, распустили слух об этом заводе по всей столице. «Ах, – говорили они, – не может эта мадам Кингстон быть настоящей герцогиней, она же заводчица!»
И когда ее упрекнула этим сама императрица, Лизочка не выдержала, сказала нечто не весьма вежливое, взошла на борт своей яхты и отплыла во Францию, в город Кале, где намеревалась поселиться, чтобы потратить свои немалые средства на воспитание подрастающего поколения города.