Русская и славянская культура знает тотемизм в основном в форме пережитков, рудиментов, запретов. Данный вопрос был глубоко исследован в ряде фундаментальных работ замечательного русского этнографа и фольклориста Дмитрия Константиновича Зеленина (1878–1954): «Тотемический культ деревьев у русских и белорусов» (1933 г.), «Идеологическое перенесение на диких животных социально-родовой организации людей» (1935 г.), «Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов» (1937 г.) и др. У русских отголоски тотемизма сохранились главным образом в обрядовом фольклоре, связанном с почитанием и величанием деревьев, птиц, зверей, в сказках — особенно о животных. Многие традиционные русские образы-символы зверей и птиц несут на себе следы тотемов. Об этом явственно свидетельствуют положительные человеческие черты, которыми народ наделил сказочных животных, а также оберегательные функции, которые они выполняют (первейшее предназначение тотема — оказывать помощь всем, кто находится с ним в социально-родственных отношениях). Среди наиболее популярных персонажей русских сказок — звери (лиса, заяц, волк, медведь, козел, баран, корова, бык и др.), птицы (гусь, утка, петух, курица, ворон, сокол, лебедь и др.).
Древнее тотемическое мышление обнаруживается во множестве популярных русских сказок: «Теремок», «Лиса и заяц», «Кот, петух и лиса», «Котофей Иванович», «Звери в яме» и т. д. и т. п. Содержащиеся в них тотемические реминисценции поддаются восстановлению и истолкованию, хотя и приблизительному, но все же достаточно близкому к первоначальному смыслу. Так, сказка «Зимовье зверей» запечатлела закодированную в образах животных информацию об объединении миролюбивых оседлых тотемов-кланов ради выживания в условиях наступившей зимы (а, возможно, и неожиданного катаклитического похолодания) и отражения нападения со стороны враждебно-грабительского тотема волков. Перечень зверей в разных вариантах сказки колеблется. Так, в сборнике Афанасьева (№ 64) зимующим тотемам быка, барана, свиньи, гуся и петуха противостоят нападающие на них тотемы лисы, волка и медведя. В бесхитростной сказке «Колобок» закодирована информация о соперничестве тотемов зайца, волка, медведя и лисицы-победительницы за право быть хранителем традиций культа Солнца-Коло, олицетворяемого Колобком, тождественным дневному светилу и по имени и по обрядовым функциям (его съедают, как на Масленицу поедают блины, символизирующие Солнце). Народное творчество — бездонное хранилище неизбывной памяти о русских тотемах — не только в устном (фольклорном), но и в овеществленном виде. Коньки на крышах, петушки на маковках, утицы-солонки, олешки на полотенцах и рубашках — все это отголоски тотемного прошлого, запечатленного в орнаменте, узорах, вышивках, резьбе, росписи.
В волшебных сказках всех времен и народов также аккумулированы остатки древнейшего мировоззрения. Например, уже упомянутый и широко распространенный мотив оборотничества (превращения человека в животное и обратно), — кроме тотемического оттенка, содержит также отголосок народных верований в переселение душ, получивших в дальнейшем развитие в религиозно-идеологических и философских системах — древнеиндийской, древнеегипетской, древнегреческой, древнекельтской и др.
Помимо тотемов-животных, в памяти поколений сохранились образы и тотемов-растений. Наиболее типичными для славянских и других индоевропейских культур являются деревья — дуб и береза. Известна обширная древнекельтская (уэльсская) эпическая поэма «Битва деревьев», воссоздающая столкновение кланов-тотемов, где фигурируют свыше 20 древесных символов:
У русских есть свой вариант воспоминаний о войне растительных тотемов. Но в отличие от кельтских сказаний он носит не эпический, а сатирический оттенок. Это — знаменитая сказка «Война грибов», где грибы воюют не друг с другом, а с царем Горохом. Поговорка: «При царе Горохе» — тоже рудиментарная память (или архетип коллективного бессознательного) об архаичном прошлом и тотеме гороха. Другие тотемные символы перечисляются, к примеру, в чрезвычайно распространенной на Русском Севере сатирической былине «Птицы», где называются десятки пернатых, многие из них калькируют древние русские тотемы. Былина эта записана во множестве вариантов, но почему-то выпала из поля зрения современных исследователей. В процессе становления славянорусского этноса многие из былых тотемов стерлись в памяти. Только образ сокола-рерика плавно перешел из родоплеменной в княжескую символику и геральдику, сохранив свое смысловое значение в династии Рюриковичей вплоть до татаро-монгольского нашествия.
Тотемический образ сокола — доиндоевропейского происхождения. К тем незапамятным временам восходит и представление о Солнце как Соколе. У русских следы такого древнейшего отождествления обнаруживаются, помимо прочего, в архаичной загадке-поговорке, где Солнце именуется Ясным Соколом, а темная ночь — волком (еще одно доарийское олицетворение, встречающееся у многих и разных народов Земли): «Пришел волк [темная ночь] — весь народ умолк; взлетел ясен-сокол [Солнце] — весь народ пошел!» Сокологоловым был древнеегипетский Солнцебог Хор (Гор) (рис. 29), этимологически и функционально родственный русскому Солнцебогу Хорсу (того же корня русские слова «хорошо», «хор», «хоровод», «хоромы», «храм»), — что лишний раз доказывает общее происхождение древнейших культур и верований. Между прочим, традиционный круговой обход вокруг буддийской ступы также именуется хора. Соколоподобным изображался и другой древнеегипетский Солнцебог — Ра (рис. 30). Солнечный смысл присутствует и в самом слове «сокол»: второй слог «кол», быть может, восходит к имени древнейшего Солнцебога Колы (Коляды). Но соколоподобным был и древнеславянский Бог огня и света Рарог (ср.: чешск. raroh; польск. rarog) — «сокол»; из этой общеславянской основы выводится и имя старорусского князя — Рюрик, который в этом случае, естественно, не мог быть никаким варягом и, видимо, никогда таковым и не был, а также фамилия русского художника и мыслителя — Рерих.
Данная историко-этимологическая концепция восходит к замечательному чешско-словацкому просветителю, поэту, фольклористу, одному из основоположников панславизма Яну Коллару (1793–1852). В России горячим пропагандистом этих идей был историк-антинорманист, литератор, театральный деятель и под конец жизни — директор Эрмитажа Степан Александрович Гедеонов (1815–1878). В капитальном двухтомном труде «Варяги и Русь» (СПб, 1876) он развил аргументы Коллара. Именно отсюда концепция славянского происхождения Рюрика и Рюриковичей была позаимствована Владимиром Чивилихиным в его романе-эссе «Память», а также Сергеем Лесным в его многочисленных изданных за рубежом работах, посвященных древней истории Руси.
Впрочем, имеется еще одна, более простая версия русской родословной Рюрика и русского же происхождения его имени. Она опирается на северные предания, согласно которым подлинное имя Рюрика было Юрик и явился он в Новгород из Приднепровья. Новгородцы «залюбили» его за ум-разум и согласились, чтобы он стал «хозяином» в Новограде. (Р)Юрик наложил на каждого новгородца поначалу небольшую дань, но затем стал постепенно ее увеличивать, пока не сделал ее невыносимой (что впоследствии усугублялось с каждым новым правителем). Первые летописцы, упоминавшие имя Рюрика, вряд ли опирались на какие-то письменные источники, а скорее всего, использовали устные известия. Постепенно исконно русское имя Юрик, помянутое в северорусском предании, оваряжилось. (Продолжение темы см. в Приложении 2.)