Поэтому к Авелю в монастырь стали ездить жаждущие пророчеств, особенно светские дамы.
Но на все вопросы монах упрямо отвечал, что сам он не предсказывает будущее, он только проводник слов Господа. Так же отказом отвечает он на многочисленные просьбы огласить что-то из его пророчеств.
Тем же барыням, которые почитали Авеля святым и ездили к нему справляться о женихах своим дочерям он отвечал, что он не провидец и что предсказывает только то, что ему повелевается свыше.
Но, не всех светских дам отвергал Авель. Были у него и друзья.
Так в период проживания в Высотском монастыре он завязал дружеские отношения с графиней П.А. Потемкиной. Справка: Потемкина (урожд. Закревская) Прасковья Андреевна 1763-1816
Графиня, жена графа Павла Сергеевича Потемкина (1743-1796), генерал-аншефа, кавказского генерал-губернатора; фаворитка светлейшего князя Григория Александровича Потемкина-Таврического (1739-1791), троюродного брата ее мужа.
Дочь Закревского Андрея Осиповича (1742-1804), тайного советника, директора Академии художеств (1774-1784), председателя Медицинской коллегии (с 1789) и Марии Ивановны (рожд. Одоевской, ск. 1784). Внучка князя Ивана Васильевича Одоевского, действительного тайного советника и княгини Прасковьи Ивановны (рожд. графини Толстой, 1710-1758).
В браке с графом Павлом Сергеевичем имела сыновей: Григория (1786-1812, погиб, под Бородино) и Сергея (1787-1858), литератора, участника "Беседы любителей русского слова". Со смертью Сергея Павловича пресекся род графов Потемкиных.
На подобную просьбу графини Потемкиной он отвечает своей покровительнице так же отказом, только более прямо объясняя причины:
"Я от вас получил недавно два письма, и пишите вы в них: сказать вам пророчества то и то.
Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом.
Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или острогах под крепкими стражами.
Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство.
В тюрьмах лутче быть или на воле, сего ради размысли убо...
Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах да под неволею.
Писано есть: буди, мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну, и прочая таковая; вот до чего дошли со своею премудростию и с своим разумом.
Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать".
Но поскольку она покровительствовала предсказателю и помогала материально то, Авель согласился вместо пророчеств давать ей советы по ведению хозяйства и другим делам.
Достоверно же установлено, что действительно Авель состоял в длительной переписке (сохранилось якобы 12 писем) и личном общении с графиней Потемкиной.
И что с ее поддержки он написал несколько книг тайного знания, которые "хранятся в сокровенном месте; оные мои книги удивительные и преудивительные, те мои книги достойны удивления и ужаса..."! Так как спрятать эти книги в Высотском монастыре, Авель не мог, то скорее всего он и передал на хранение их Потемкиной!
Об этом кстати и прямо указано в письме к Потемкиной, где Авель сообщал ей, что сочинил для нее несколько книг, которые и обещал выслать в скором времени.
"Оных книг, - пишет Авель, - со мною нет. Хранятся они в сокровенном месте.
Оные мои книги удивительные и преудивительные, и достойны те мои книги удивления и ужаса. А читать их только тем, кто уповает на Господа Бога".
Впрочем, он обещал помочь графине в уразумении таинственных его книг при личном с нею свидании.
Они свиделись и беседовали. После чего Авель отправился на принадлежащую ей суконную фабрику в Глушково, которая находилась под Москвой.
Здесь он прожил некоторое время, "обошел, и вся видел, и всех начальников познал".
Нашел все в отличном порядке. Вот только жалованье фабричным ему показалось маловатым. Он просил графиню увеличить его всем.
Не забыл и о подаянии монашествующей братии. Попросил денег для путешествия в Иерусалим и на Афонскую гору.
Нужны были для этого лошади и повозка, шленское сукно на рясу.
Всем этим по распоряжению графини Авеля снабдили, дали триста рублей на его нужды и еще двести для иерусалимских монахов.
Он покорнейше благодарил графиню за великое благодеяние. Особенно радовался лошадям и повозке, так как был стар и у него болели ноги.