– Оливье, ваша дочь молилась с таким пылом, какого я никогда не видела.
Папа рассмеялся. Ребенку стало стыдно.
К ужину Оливье приготовил для Мари яйца в мешочек. Та поморщилась.
– Но ведь когда ты была беременна Дианой, ты все время их просила, – заметил он.
– Да. А сейчас меня тошнит от одного их вида.
Малышка возрадовалась: разве это не доказательство, что младенец не девочка?
– Ладно. Кто-нибудь будет эти яйца? – спросил отец.
– Я съем с удовольствием, – сказала старшая.
И ей очень понравился новый вкус: тебе кажется, что ты ешь крутое яйцо, а оказывается, нет, желток текучий, и цвет у него несравнимо красивее и теплее. «Когда у мамы в животе была я, она все время их ела», – завороженно повторяла Диана. Может, поэтому блюдо и произвело на нее такое впечатление? Она дрожала от удовольствия и волнения.
– Это моя самая любимая еда, – объявила она.
В ее воображении слились воедино два новых впечатления. Когда она снова отправилось с бабушкой к мессе, церковь предстала перед ней как гигантское яйцо в мешочек, центр которого, Господь, тек внутри, и она взмолилась ему изо всех сил; ей казалось, что этот волшебный цвет заполняет ее целиком. И с тех пор, лакомясь яйцами в мешочек, которые отец по обыкновению готовил для нее, она сначала поедала белок, оставляя на закуску желток, и восхищенно разглядывала его на тарелке: это был Бог, потому что он не растекался. Она просила ложечку, чтобы не разрушить это чудо, и целиком клала его в рот.
В июне воспитательница сказала бабушке, что Диана вполне готова к поступлению в начальную школу.
– Она будет не единственным ребенком пяти с половиной лет, который пойдет в младшие классы. Она очень умная и прилежная.
К ним присоединился очень взволнованный дед и объявил, что младенец только что родился и нужно немедленно ехать в клинику.
– Он мальчик или девочка? – спросил Николя.
– Девочка.
Пока машина трогалась с места, Диана чувствовала, как ее сердце сжимается от тревоги. Она стала молиться за свою несчастную младшую сестренку, хотя ей и пришла в голову мысль о бессмысленности ее молитв, раз они не помешали Богу ошибиться в выборе пола третьего ребенка.
Все произошло совсем не так, как она ожидала. Мама была не просто румяной от счастья, она пребывала в экстазе: как Богородица с Иисусом на руках. Она показала толстощекого младенца и сказала:
– Это Селия.
В отличие от старших сестры и брата, которые выступали в весе пера, Селия была пухленькой, как младенцы с рекламных открыток.
– Какая красивая кругленькая малышка! – приветствовала новую внучку бабушка.
– Правда? – расцвела Мари, прижимая новорожденную к груди.
Диана поняла, что дело оборачивается как-то странно. Когда родился Николя, мама была счастлива; на этот раз мама была просто без ума от радости, любовь к Селии так и била из нее фонтаном. Она целовала ее, как будто хотела съесть, и твердила, словно сумасшедшая, всякие «как же я тебя люблю, деточка моя золотая».
Это было непристойно.
Николя подбежал к матери и спросил, может ли он поцеловать сестричку.
– Да, мой дорогой, только осторожно, не навреди ей, она очень хрупкая.
Папа и дедушка с бабушкой с восторгом наблюдали эту сцену. Никто не обратил внимания, что Диана стоит в сторонке, застыв и не в силах даже моргнуть. Загипнотизированная зрелищем, она обратилась к той, ради которой отдала бы все на свете:
«Мама, я все принимала, я всегда была на твоей стороне, я оправдывала тебя, даже когда ты бывала очень несправедлива, я переносила твою ревность, потому что понимала, что ты ждала от жизни большего, я терпела, что ты злилась, стоило кому-то похвалить меня, и заставляла расплачиваться за это, я смирилась с тем, что ты проявляешь нежность к брату, хотя мне никогда не доставалось ни крошки, но то, что ты делаешь сейчас прямо у меня на глазах, – это плохо. Единственный раз ты любила меня, и я узнала, что лучше этого нет ничего в мире. Я думала, что тебе мешает проявлять свою любовь ко мне то, что я девочка. Но сейчас ты одаряешь самой глубокой любовью, какую никогда не выказывала ко мне, существо, которое тоже девочка. Мой мир, каким я его себе представляла, рухнул. И я вижу, что ты меня просто не любишь, или любишь так мало, что даже не даешь себе труда скрыть, какую безумную страсть ты испытываешь к этому младенцу. Правда в том, что одного тебе не хватает, мама, – такта».