Отец в тот период в Змеиногорске оказался. Совещание там проходило учителей и директоров школ. Все учителя да заведующие школами собрались. Бандиты откуда-то прознали об этом. Налетели, ворвались в здание, арестовали педагогов и заперли в тюрьму. Расправа готовилась чуть позднее. Но нашлись смелые люди. Из Рубцовки на конях поскакали в Усть-Каменогорск, где красные стояли. Успели предупредить, — красноармейцы разгромили банду. Заключенных освободили. Так отец остался живым, но от стресса стало сердце болеть, и в 1931 году его не стало.
И вот тут-то Феня остановилась на человеческой подлости. Она вспомнила, что за две недели до нападения банды приезжал к ним инспектор школ. Принимал его отец дома — накормил, напоил. Говорили о школьных делах. Отец партийным был, инспектор знал это. А оказалось, что этот человечишка с бандитами заодно. И совещание-то учительское собрано было по его указанию. А может, он сам и был этим Шишкиным.
— Когда наши освободили арестованных, — рассказывала Борисова, — отец вспомнил, как «инспектор» на коне прискакал с бандой. За одной лошадью труп локтевского судьи, весь в крови, волочится, а «инспектор» гарцует на своем коне да показывает, кого из учителей брать. Увидев отца, пообещал ему: «Вечером расстреляем».
Сегодня мы, по вине партийного руководства СССР лишенные Большой Родины, которую предали и разломали, часто от перекрасившихся под либералов-рыночников и их последователей слышим, что Советам власть досталась легко, — она, мол, валялась на дороге. Глупость все это. Слишком прост и слеп тот человек, который думает, что Советская власть нам даром досталась, вроде подарка новогоднего. Нет, за нее жизнями плачено.
Помнятся из далеких теперь школьных лет частушки про Колчака:
Пели их и в Гражданскую войну. Его, вчерашнего любимца России, покорителя Арктики и героя Севастополя, теперь ненавидели не только «красные», но и «белые» в России. Его предали все — союзники, собственная армия, правительство, даже личная охрана. Верными оставались лишь две женщины, потому что обе любили его, каждая по-своему.
Да, только две женщины отмечены в судьбе Колчака.
Жена — Софья Федоровна Колчак (Омирова) (1876–1956), выпускница Смольного института благородных девиц, круглая сирота, скромная, знавшая пять иностранных языков, подарившая мужу трех детей: двух дочерей, умерших в детстве и сына Ростислава. Жила с мужем — искателем острова-призрака, земли Санникова, потерявшим полрта зубов от цинги в экспедициях, а теперь начальником дивизии — в Гатчине, затем в Либаве.
После обстрела немцами порта 2 августа 1914 года бежала, бросив все, кроме нескольких чемоданов. Ростислав в это время был на ее родине в Каменец-Подольске. Казенная квартира Колчака была разграблена, все имущество погибло.
Из Гельсингфорса она переехала к мужу в Севастополь, где во время Гражданской войны ждала мужа до последнего. В 1919 году не без помощи англичан ей удалось иммигрировать сначала в Констанцу, а потом перебраться в Париж, куда привезли добрые люди и ее сына Ростислава.
Умерла она в 1956 году в Париже и похоронена на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Сын Ростислав, 1910 года рождения, участник французского движения Сопротивления был пленен немцами, отсидел в концлагере и в 1945 году был освобожден. Умер в 1965 году и похоронен рядом с матерью.
Второй женщиной Колчака была Анна Васильевна Тимирева (Сафонова) — вечная жена и вечная любовь адмирала. Она родилась в Кисловодске в 1893 году. Спустя несколько лет семья переехала в Петербург. В 1911 году она вышла замуж за морского офицера Тимирева. Родила сына, а потом произошла встреча, перевернувшая всю ее жизнь, несмотря на то что была моложе любимого на 19 лет.
Почти год они переписывались. А потом решилась и рассказала об этом мужу. Разошлись мирно. Оставив прежнюю семью, молодая женщина стала гражданской женой адмирала, его ангелом-хранителем. Когда Сашеньку, так она обращалась к нему, арестовали, она пошла в тюрьму вслед за ним. На следующий день после расстрела спросила у одного из тюремщиков:
— Скажите, он расстрелян?
— Его увезли, даю вам слово, — ответил комендант, пряча глаза от стыда.
— Спасибо за честность.
Анна хотела просто услышать правду. Не потому, чтобы вычеркнуть его из реальной жизни. Сердце не могло смириться с забвением — любовь в нем все жила.