По словам Марко Поло, он «как-то очень скоро присмотрелся к татарским обычаям и научился их языку и письменам». Без ложной скромности венецианец заявляет о «четырех азбуках», ставших ему доступными. Этот пассаж по-разному интерпретируется в известных вариантах «Книги». Так, в итальянском издании Рамузио ХIII в. говорится о четырех разных языках и об умении «читать и писать на каждом». Существуют и другие версии, неизменно объединенные цифрой «4». В данной связи следует заметить, что в юаньский период социолингвистическая ситуация в стране была достаточно сложной и запутанной, поэтому попробуем разобраться в языковых пристрастиях европейца.
Автор абсолютно согласен с теми комментаторами, которые исключают вероятность знания Марко Поло китайского языка. Дело даже не в том, что, как подчеркивает видный отечественный востоковед В. В. Бартольд, главные должности в управленческом аппарате китайцам не поручались, в связи с чем не было острой необходимости в изучении их языка. Само повествование путешественника, используемые им географические названия, бытовые зарисовки, описания нравов и обычаев не оставляют каких-либо сомнений относительно его неосведомленности в китайском. Возникает вполне естественный вопрос о том, что же скрывается за «четырьмя азбуками»?
Представляется, что правомерно включить в их число две письменности монгольского языка. На рубеже ХII — ХIII вв. монголы не имели развитого литературного языка и письменности, которые могли бы служить средством контактов в письменной форме и сохранения этнической общности. На фоне грандиозных завоевательных походов и процесса формирования могущественной империи это обстоятельство вызывало серьезное беспокойство у правящей элиты.
В начале ХIII в. в процессе покорения Чингисханом соседних территорий монголы заимствовали уйгурское буквенно-звуковое письмо. Последнее возникло в конце I тысячелетия и восходит через согдийский к одному из сирийско-арамейских алфавитов. Уйгурским письмом пишут сверху вниз, своеобразно нанизывая буквы на вертикальную черту. Строки размещаются слева направо.
Несколько ранее, в ХI— ХII вв., по мере распространения ислама уйгуры, в свою очередь, начинают все активнее пользоваться арабским алфавитом, который постепенно вытесняет прежнюю письменность. В конце концов полностью исламизированные уйгуры от нее отказываются вовсе. Что же касается монголов, то они приспособили письмо к особенностям фонетики собственного языка, сохранив его вплоть до настоящего времени.
В КНР это официальная письменность коренного населения автономного района Внутренняя Монголия. Через монголов уйгурское письмо восприняли также маньчжуры, сложившиеся в единый этнос и создавшие военно-феодальное государство на территории современного Северо-Восточного Китая в начале K VII в. Тогда же у них появилась и указанная письменность, способствовавшая возникновению объемной маньчжурской литературы.
После завоевания маньчжурами Китая и утверждения династии Цин (1644–1911 гг.) маньчжурский наряду с китайским был признан официальным языком огромной империи. После Синьхайской революции 1911 г. его отвергли. В дальнейшем подавляющая часть маньчжуров полностью интегрировалась в ханьскую культуру и перешла исключительно на китайский язык. По мнению специалистов, в начале XXI в. из 10 миллионов представителей этого национального меньшинства в КНР разговорным языком предков владеют менее 100 человек. Большинство из них люди преклонного возраста, проживающие в сельских районах северо-восточной провинции Хэйлунцзян.
Другой письменностью монгольского языка, к которой, возможно, приобщился Марко Поло, в то время стало так называемое квадратное письмо, или в китайской транскрипции «басыба». Последнее слово переводится с тибетского как «святой» и в данном случае связано с именем его создателя тибетца Пакпа-ламы (1235–1280 гг.) — крупного политического деятеля, служившего при дворе основателя империи Юань. Он был родственником известных буддийских теологов. В детском возрасте оказался в монгольских степях, длительное время жил в Силяне (Увэй), пока в 1253 г. его не взял на службу Хубилай. Пакпа принял монашество и являлся приверженцем одной из наиболее значительных ламаистских сект Сакьяпа, возникшей в горном Тибете в KI в.