Создание фактории “Интегралсоюза” в Усть-Илимпии началось давно, и сделано было уже много: в большом пятистенном доме находилась контора фактории, магазин, комната для заезжих и квартира заведующего. Однако не имея штатов, заведующий должен был совмещать должность заготовителя, продавца, вести бухгалтерский учет и брать на себя все функции, которые выполняют учреждения подобного рода.
Весь двор “Интегралсоюза” был обнесен высоким забором, соединяя два больших склада, с выходом в сторону реки. Во дворе была новая баня, срубленная из толстых бревен.
Точно такая же усадьба Госторга, но с более старыми постройками, находилась тоже на берегу Тунгуски, на другом конце селения, между усадьбами нескольких десятков домов местных жителей.
Интегральная кооперация активно вторглась в производственную деятельность населения, она снабжала эвенков промысловым инвентарем, заключала договоры на заготовку ягод, орехов, грибов, мяса, пушнины, оплачивала за товар. Работа “Интегралсоюза” осложнялась тем, что в этом же поселке функционировала другая торгово-заготовительная организация Госторга, выполнявшая те же функции. Госторгом заведовал тогда Антон Осипович Анкудинов (в 1937 году он был арестован органами ОГПУ), о котором ходили слухи, что он был белогвардейским офицером.
Отчим часто выезжал зимой на места охотничьих промыслов. Как и многие сотни лет назад, эвенки охотились в одиночку. Главная цель промысла состояла в добыче мясного зверя, а это требовало больших территорий и малонаселенности. Регион Нижней Тунгуски был для этих целей весьма благоприятный. Добыча пушного зверя для эвенка обычно была делом попутным.
Охота на медведя до появления огнестрельного оружия велась традиционно одним охотником. Когда разгневанный медведь вставал на дыбы, охотник ставил к ноге пальму (короткий шест с прикрепленным на конце широким и длинным ножом), и медведь, бросаясь на охотника, распарывал себе грудь или живот, наседая всем телом на пальму.
Мужской танец древнеобского праздника Еляня.
Про охотника Сычогира ходили легенды, а, может быть, так это и было. Даже тогда, когда у эвенков появились ружья, он ходил на медведя с рогатиной-пальмой и этим способом добыл более сорока медведей. Быль это или небылица, но такой способ охоты у эвенков на протяжении многих сотен лет был самым распространенным и самым надежным.
Среди всех своих знакомых отчим выделял Василия Васильевича Комбагира, по прозвищу “Купалэп”, и своего помощника (ученика) — молодого, смекалистого, очень простого в обращении, общительного и веселого эвенка Иннокентия Петровича Увачана, приехавшего на практику к отцу из Наканно. В то время ему было не более двадцати лет. Уезжая из Усть-Илимпии, отчим сдал свои дела вновь назначенному заведующему — Иннокентию Петровичу, закончившему к тому времени курсы в Красноярске. И. П. Увачан был участником Великой Отечественной войны. За храбрость и мужество был удостоен многих орденов и медалей и звания Героя Советского Союза.
Охотничьи угодья Комбагира находились в среднем течении Илимпии. На противоположном берегу от поселка Усть-Илимпии, за мрачными сопками Оймякона, по левобережью речки Ейки были промысловые угодья Ивана Николаевича Каплина. Выше по течению в сторону Инаригды располагались угодья охотника Ивана Ивановича Путыгиря. Все три соседа когда-то были крещены, все они носили нательные кресты с распятием, все трое были шаманами.
Соседи шаманов разное рассказывали о них. Советская власть резко снизила авторитет шаманов. Однако большинство эвенков по-прежнему относились к шаманам с большим уважением и часто прибегали к их помощи. Одних к этому вынуждали частые неудачи на промыслах, других — затянувшаяся своя болезнь или хворь родственников. Собирались эвенки к шаманам и по случаю своих традиционных праздников, жертвоприношений.
Василий Васильевич Комбагир был сыном потомственного шамана. Жил он один. Похоронив жену, а потом престарелого отца-шамана, не имея детей, он остался жить в своем стойбище, вполне допуская мысль о том. что его одиночество может когда-нибудь скрасит женитьба на другой женщине. Проходили годы, а Купалэн все еще на что-то надеялся, но по-прежнему жил один.