Этого Лена только и ждала. Ей хотелось солировать, и она этот шанс получила.
– Мы с Витей покажем чачача, – прямо заявила она.
– Если за оставшееся время успеете подготовиться – я это буду только приветствовать, – с располагающей улыбкой заключила разговор Татьяна.
Ошарашенный Коростелев смущенно заметил, что из него получится плохой танцор.
– Будешь стараться, и все у тебя получится, двигаться ты можешь, – уверенно ответила партнерша, сверкнув зелеными глазами. После завершения работы над кадрилью, Лена с Виктором остались в репетиционном зале одни. Татьяна предоставила им полную свободу действий, объяснив кому сдавать ключ по окончанию занятия.
– Не зажимайся! Раскрепостись! – Марилена принялась объяснять –показывать движения, связки, заставлять повторять, отрабатывать, держать спину, следить за корпусом. – Ты, конечно, понимаешь, что любой парный танец – это кадриль, только чачача– это кадриль другой национальной природы, другой культуры, других движений.
Виктор сразу решил, что уйти от конфуза и фиаско со своей неумелостью и естественно воспринимать себя в новой роли, можно было, включив самоиронию. Он полностью положился на Лену и выполнял все, что она требовала. Раз-два-три – чачача. Раз-два-три – чачача.
– Ты ногами не гвозди вбиваешь, мягче двигайся. – Это было необъяснимо, но легкая ирония создала небольшую дистанцию по отношению ко всему, легкость жизни и радость существования. И это настроение более всего подходило разучиваемому танцу – чачача. Лена подхватила это настроение и, обучая, не давила, сохраняя в паре воздушное отношение, и от того процесс пошел – даже ошибаясь, они действительно танцевали, а не демонстрировали под музыку заученные движения.
– Танец должен нравиться – как же иначе можно передать его настроение. Нам не нужно сложности уровня международного конкурса, должна быть понятная дилетанту история. Ты должен отработать базовые движения, всякие повороты-навороты я сама в танец впишу. Помни, что танец – это не набор шагов, а то, что происходит между ними. Визуальные символы, а движения в танцы являются таковыми, в отличие от слов, более просты и понятны для любого неискушенного зрителя.
Конечно, пластика начинающего танцора была угловатой, но спасала все возникшая между партнерами атмосфера. Это было и радостно, и забавно, они улыбались друг другу, пружиня ритмичный шаг, сохраняя телесный контакт сцепленными руками. Виктор под напором физического притяжения с удовольствием подставлял ладонь, на которую откидывалась партнерша в придумываемых ее заклонах и других танцевальных позах. Работали до пятого пота. После несколько проб остановились на «Филичите» в качестве музыкального сопровождения.
Довольная достигнутым на первом же занятии, Лена насмешливо сказала:
– В тебя влюбятся все рубежанские шестнадцатилетки! – такая перспектива не шибко обрадовала ее партнера. Что у этой девушки в голове? В чем радость быть объектом, на которого глазеют во время переходов по улице?
– Откуда они возьмутся в дивизионном клубе? – нашелся как ответить Виктор.
– Нам придется выступать и на центральной площади города, – радостно Лена пояснила перспективы концертной программы дня полка.
Но этим ходом с чачача Лена удовлетворила не только свои танцевальные амбиции – теперь они для репетиций в доме офицеров могли встречаться с Виктором вдвоем, разговаривали о разных мелочах, больше узнавали друг о друге, никаких вопросов и намеков о Насте. После занятия он проводил ее к родительской пятиэтажке, где их ждал вечерний чай и разговор с капитаном Левко. Лена с вниманием слушала, и для нее истории о карибском походе несли новую информацию о ее семье. На этот раз Композитор отошел от хронологического повествования, разбавляя технические и оперативные подробности воспоминаний житейскими ситуациями, словно сняв первый слой он подходил к более глубокому, как при проявлении фотопленки изначально расплывчатое изображение по истечению времени становится все более четким.
– С недетским удивлением мы восприняли приказ в порту отхода прибыть на склад готовой мужской одежды и укомплектоваться "гражданским обмундированием", как это определил наш серьезный старшина, который все выданные нам брюки, рубашки различных расцветок, кепки для солдат, шляпы для офицеров принял на строгий учет, донимая потом проверками их состояния. С этого момента мы были отсечены от контактов с внешним миром, и стало понятно несовпадение озвученной нам задачи учений и реально происходящих событий, слишком отличалось наше представление о Чукотке от выданной нам одежды. Еще на переходе в Средиземном море всем офицерам для маскировки операции разрешили отпустить бороду. Так что к приходу на Кубу многие из нас были настоящие барбудос-бородачи, правда, не такие загорелые, как кубинцы. Проделанная маскировка личного состава гражданской одеждой оказалась относительной: кубинцы предпочитали носить футболки с трусами-шортами, и на их фоне в брюках-рубашках мы могли сходить только за специалистов сельского хозяйства из СССР, на американских туристов мы тоже не тянули. Бобочек на всех шить никто не предполагал. Ив походе, и после прихода на остров Свободы продолжали жить в режиме абсолютной секретности: никаких писем в Союз, дневников, записей, да и не до того было. Хрущев же сказал, что советских войск на Кубе нет, только специалисты гражданской специализации.