– В последние годы Куба стала возвращаться ко мне, многое вспоминается. Понимаешь, что это – корни. Скорее всего, это с возрастом приходит – осознание себя, своих истоков, понимание, а почему ты такой, как к этому пришел и куда тебе дальше. Кто прошел через это испытание, чувствует определенную связь с этим народом, что ничем не вычеркнуть из памяти. В молодости у всех бывает много поводов быть счастливыми и беззаботными, в какое бы время мы ни жили и где бы не находились. Мы с любопытством смотрели по сторонам – за границей СССР никто из нас не был. Охранявшие нас военные и местное население были дружелюбны к нам, устраивали митинги, карнавалы, из-за границ отведенных нам участков подглядывали за нашими действиями, что-то выкрикивали. Незнание языка не служило препятствием для общения. Использовались мимика, жесты при огромном обоюдном желании общаться. Любовь возникала без знания языка, мы были молоды. Спрятаться от нее ни у кого не было сил, таких закрытых позиций с эшелонированной обороной, как здесь в Рубежанске, на Кубе не было. Она приходила как глоток свободы и момент бесшабашного счастья. Мобилизация началась с вдохновляющего «ты нужен», но в процессе все превратилось в «ты должен», а это угнетало. Вспышка нежданной любви в таких условиях являлась непременным фактором выживания. Помогало и незнание языка. Что делают не знающие языка друг друга люди, желающие установить общение? Называют известные из чужого языка слова. Многим полюбился фрукт папайя, да и само слово казалось звучным. Только мы не знали сначала, что на Кубе этим словом называют женский передок, а для фрукта используют определение «фрутобомба». Поэтому услышав «папайя» от советского солдата, кубинцы однозначно трактовали его намерения в поисках женского внимания. Потом, после эвакуации, как я понимаю, у кого-то родились дети – массовые мероприятия всегда способствуют улучшению демографической ситуации места проведения. Недаром же среди действующих кубинских спортсменов – как раз двадцать лет минуло – встречаются такие с узнаваемыми именами: Нюрка, Катюшка, Иван… Вот такие плоды интернационального долга и вспышек коротких чувств. Как бы ты, Витя, предложил случайной подруге назвать ребенка, если родится? – неожиданно спросил Композитор. Коростелев растерялся и густо покраснел, потому что еще находился в том наивном состоянии гражданской ответственности, когда ответом на полученный вопрос шло уточнение «А кто отец-то?».