12
На следующем занятии в Доме офицеров, как только группа кадрили их оставила вдвоем, Лена, тряхнув красивой косой, заявила Виктору:
– Ты знаешь, это хорошо, что ты пришел поговорить с отцом. Теперь я знаю идею нашего танца: русский парень и кубинская девушка, ситуация, когда жесты более понятны, чем слова. И это будет сочетаться с твоим и моим умением танцевать: она обучает, он подхватывает. Давай попробуем повторить, что мы наработали, с добавлением эмоций.
Встали в позицию, исполнили основной шаг чачача. Марилена начала нанизывать на него опробованный на первом занятии повороты, вращения, заклоны. Подчеркивая их с Виктором отношения, Лена могла повести плечом, как бы сбрасывая его руку, или чуть опережая партнера в сближении демонстрировала затаенный напор и призыв, и осознав, что в этом есть находка включала удачную импровизацию в канву танца. Движения, взгляды стали непринужденными, раскованными. Одна часть танца стала вытекать из предыдущей.
– Я поняла, что у нас не должно быть приглашения, принятого в бальных танцах. На основном шаге чачача мы выйдем из-за кулисы, что предполагает некую предисторию встречи. Ты запоминаешь, что я говорю?
Виктор старательно подтвердил, вытирая выступивший на лбу пот. Его прилежание было оценено похвалой «молодец!»
– В середине танца, когда парень уже раскрепостился, и ему жарко, он в танце расстегивает свою рубашку, в чачача это легко сделать: рука в сторону – к груди – расстегнул одну пуговку – рука снова в сторону – к груди – расстегнул другую пуговку. Попробуй!
Проработали они часа два, пока не сложилась фабула танца, устраивавшая Лену. После переодевания отправились по привычному уже маршруту к ее дому.
– А сегодня ветерана Карибского кризиса дома нет – на дежурстве он. Лето, кто-то в отпуске, кто-то с повышенной нагрузкой, – проинформировала Марилена при подходе к пятиэтажке Левко.
– Ну тогда я выполню свой партнерский долг, проводив тебя до дома, пойду.
– Нет, лучше зайти – мама не поймет, обидится, – решительно остановила его Лена.
Приветливая добрая женщина быстро отворила дверь, словно подгадала оказаться в маленькой прихожей в момент звонка, и с еще большей надеждой, чем раньше, заглянула в лицо визитеру.
– Я так рада, что вы зашли. Петруши нет, а у меня ужин готов. Присаживайтесь – буду угощать.
Угощение было знатное – борщик с пампушками и зразы. Отметив готовность гостя к приему пищи, хозяйка тут же предложила:
– Рюмочку для аппетита! – и выставила на стол графин с бесцветной жидкостью и две стопки. Виктор выказал осторожное сомнение в отношении спиртного.
– Да что вы, мы ж только для формы и настроения, что б снять напряжение, – произнесла Тамара Петровна с той интонацией, с какой торговка на рынке предлагает всем прохожим попробовать ее семечки.
Надобности строить трезвенника у Виктора не было. Содержимым графина оказался самый настоящий самогон, давший повод хозяйке рассказать о родственниках в деревне, которые знают толк в самогоноварении и способах очистки конечного продукта. Сняв напряжение вступительным рассказом Тамара Петровна принялась расспрашивать-выпытывать у Виктора о его студенческих годах, семье и служебных обстоятельствах. В разговоре всплывали и место рождения, и наименование законченного института с уточнением полученной квалификации, и специальность матери, и неопределенность с его будущим – и все это было интересно Лениной матери. Марилена не участвовала ни в самогонопитии, ни в расспросах, лишь весело поблескивала масляными глазами. Разговор строился один в один как в коростелевских инновациях по построению политзанятий с личным составом отделения, когда он, с целью сблизить сослуживцев и с рамках своей должностной обязанности знать фамилию, имя, отчество, национальность, год рождения, род занятий на гражданке до призыва, семейное положение, служебные и морально-психологические качества каждого военнослужащего, предложил бойцам вкратце рассказать о своей малой родине, и выяснилось, что им не так уж много известно интересных данных и фактов, а когда в развитие темы он попросил рассказать о своей семье, о традициях, то рассказы оказались короткими и банальными, словно, сохраняя невозмутимость под колкости окружающих, подростки касались больной темы – одна много работающая мать, обычный, как у всех, пьющий отец, сидящий в тюрьме брат… Для многих доармейская жизнь была мрачной реальностью, в которой молодых хоронили чаще, чем стариков: пьянство, езда в нетрезвом состоянии, аварии, травмы и драки до убийства. Удачливые в местном масштабе родственники – гордость, есть о чем вспомнить, об остальном лучше стыдливо умолчать. Вместо полновесного рассказа о себе, о семье, о малой родине почти каждый служащий через слово мычал «ну-у» и старался как можно быстрее отделаться от расспросов, шмыгнуть в щелку, чтобы скорее отстали и забыли. За открытость можно поплатиться. Лейтенант отстанет с дурацкими и бесполезными расспросами, а им жить со своими понятиями и привычками, перемежая перекуры беззлобным матом и уходя от пересмешничества и подначек сержантов и старослужащих. Спасение в том, что все забывается. Временное сообщество людей не предполагает излишней открытости. И за столом в гостеприимном доме Левко под напором расспросов Тамары Петровны Виктор испытал то же самое, чему он подвергал своих подчиненных, и применял продемонстрированные ему приемы: уклониться от подробностей, ответить односложно и поскорее свернуть затянувшийся разговор. Это не в пассажирском поезде, когда можно наврать с три короба или раскрыть чистую правду – после выхода из железнодорожного вокзала попутчики даже имя вряд ли вспомнят. Здесь открытость предполагала построение отношений, а вот тут у лейтенанта планов не было. Хозяйка ограничилась двумя рюмочками самогона и предложила гостю, если он желает, продолжить в одиночестве. Виктор отказался.