– А мне было жалко майора Северова, он был поставлен перед невыполнимой задачей говорить о морали перед строем. И не говорить не мог, – честно заметил Виктор, пытаясь вывести Настю из ее сосредоточенности на событиях, связанных с деревенской девчонкой.
– Он больше всех издевался над бедной Ольгой. Все это ваш мужской шовинизм и солидарность. Вы всегда «понимаете» друг друга и не чувствуете предвзятость, пристрастность и несправедливость в отношении женщин.
– С шовинистами не знаком, но осуждаю, – с бодрой усмешкой отреагировал Виктор. – Ты торопишься с выводами.
– Ты и есть шовинист! – с горечью ответила Настя. – Любой нормальный человек, которого родители научили в детстве отличать добро от зла, точно знает: нельзя обижать беззащитных. А ты, как и все, даже не выразил никакого сочувствия девчонке, попавшей в такой отвратительный переплет! Все просто, не правда ли? Не твое дело. Не возмутился: что вы творите? Уходи отсюда! И придешь, когда сможешь доказать, что ни ты, Витя, ни твой сержант, тоже Витя, к изнасилованию не имеете никакого отношения!
– Что за глупости ты нафантазировала?
– Тебя на опознание не пригласили, а по имени ты тоже попадаешь в круг подозреваемых. Кто знает, чем вы тут на дежурствах занимаетесь?!
– Да я и на дежурстве не был!
– Уходи значит «уходи»! – решительно произнесла девушка.
При таком настрое Насти никакого разговора о личном с ней не могло получиться. Все планы рухнули, никакая хиромантия не помогла. Оставалось томиться неопределенностью, пока не появится новая возможность попытаться построить отношения. Прикрыв обиду жестким выражением лица Коростелев развернулся на каблуках сапог, вышел, придерживая дверь. Как-то так складывалась его жизнь и служба в Рубежанске, что в любой острой ситуации самое простое и эффективное средство – это успокоиться и подумать, что случилось, где нарушены принятые правила и подходы, в чем возникли разногласия и с кем. А для этого нужно время.
21
Наверное, ее духовное взросление завершилось, и Валя стала задумываться о желании иметь больше стабильности в своей жизни. Что является необходимым и достаточным условием для этого? Лишь бы все были живы и здоровы? Лишь бы не было войны? Лишь бы были деньги на жизнь завтра? Лишь бы не объявили всеобщую мобилизацию? Такие мысли к ней приходили, но поверх всего было одно желание: чтобы не стало хуже, чем сейчас. Лучшего она желала тоже, но понимала, что для этого что-то нужно делать, а делать значит рисковать, а это могло обернуться потерей того, что имела. Рисковать было как махать шашкой с завязанными глазами. Ее смущала скромная тихая жизнь, которой жили миллионы и миллионы соотечественников, с построением планов и мечтой об их реализации, с наивным удовольствием в готовке пищи из с трудом добытых продуктов и радостным восприятием самых незначительных перемен, типа покупки косметики, халатика или колготок. Не нужно никаких математических способностей, чтобы понимать, что большая зарплата лейтенанта Сержантова при неработающей жене становилась эквивалентом двух скромных заработков инженеров в НИИ или на производстве. А им еще нужно отложить, чтобы накопить на первоначальный взнос на кооперативную квартиру, ее мечту после совместного проживания с родителями мужа, она и рванула следом за ним в Рубежанск, чтобы не делить кухню, ванную комнату, туалет с человеком, который все делает не так, как привыкла она, а из-за тесноты от этого никак нельзя абстрагироваться. Валя мечтала о достатке, необходимом для нормального ощущения себя среди равных граждан, но имевших неодинаковые ресурсы и разные полезные связи, которые при формальном равенстве имели большее значение, чем само равенство, потому что обеспечивали доступ к тому, что определялось как блага. Фундамент ресурсов нужно заложить за время службы мужа, и к сожалению, рос он медленно. А она мечтала и о квартире, и о даче, и об автомобиле. Необходимые связи с влиятельными людьми, которые могли помочь вписаться в очередь, продвинуться в ней, отложить нужную вещь под прилавком, были важнее достаточных ресурсов, потому что никакие накопленные честным или нечестным трудом деньги не могли обеспечить доступ к тому, чего на всех не хватало. Они вырастали из контактов, и здесь Валя понимала службу лейтенанта Сержанта как потерянное время в установлении нужных связей. Город, заселенный военными, казался ей унылым захолустьем, откуда в будущее, на новое место жительства, ничего нельзя вынести. Конечно, библиотекарша или другая будущая мать в очереди на прием к гинекологу могли оказаться полезными в текущее время, но для будущего от этих контактов не было никакой пользы.