Однако офранцуженное, атеистически настроенное дворянство подобного рода моральными проблемами себя не обременяло, особенно в век вольтерьянства (вторая половина XVIII — первая половина XIX в.). К сожалению, и русская классическая литература не избежала этой богомерзкой моды и внесла свою существенную лепту в романтизацию дуэли: пушкинский «Выстрел», лермонтовская «Княжна Мери», позже купринский «Поединок» и т. д. Чем гениальнее творец, тем коварнее оказывается описываемое им событие.
Итак, мода есть мода, а дурь молодости ни в какие времена никто отменить не мог.
Михаил Юрьевич на выпад Баранта немедленно ответил:
— В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно[184].
Барант вызвал поэта на дуэль. Таким образом, именно француз считался оскорбленной стороной, попытки опровергнуть это положение некоторыми яростными поклонниками поэта неосновательны.
Секундантами согласились стать двоюродный дядя Лермонтова, лейб-гусар и капитан Алексей Аркадьевич Столыпин (Монго) (1816–1858) и виконт Рауль д’Англесе.
О Столыпине[185] сохранились многочисленные отзывы современников как о человеке в высшей степени благородном, храбром, редкой доброты и сердечности. Дружба его с поэтом продолжалась много лет: они служили в одних частях, нередко снимали общую квартиру; Столыпин был одним из секундантов Михаила Юрьевича и во время трагической дуэли 1841 г., он же организовывал похороны поэта.
В непредназначенной для публикации поэме 1836 г. «Монго» Лермонтов охарактеризовал своего друга несколько иначе, чем хуже знавшие Алексея Аркадьевича современники:
В великосветских кругах распространялась сплетня, будто Лермонтов как хвост прицепился к популярному в обществе Монго и при его посредничестве постоянно проникал в приличное общество. Близко знавшие друзей свидетели, наоборот, утверждали, будто старший по возрасту Монго находился в полном нравственном подчинении у поэта и соглашался на любые нелепости, исходившие от Михаила Юрьевича, что якобы послужило одной из причин трагической гибели поэта.
Виконт Рауль д’Англесе, гвардейский офицер и путешественник, был человеком случайным, в Петербурге он оказался по делам Французской северной экспедиции и сразу после дуэли уехал. Отзывов о нем практически не сохранилось, но к политике, равно как к петербургскому свету этот человек явно не имел никакого отношения.
Обговоренные условия дуэли были жесткие и невыгодные для Михаила Юрьевича. Выбор оружия был за Барантом, и тот предпочел шпаги. В российской армии шпаги использовались редко, сражались в основном саблями. Однако Барант настаивал на шпагах либо требовал публичных извинений. Переговоры вел Столыпин. Ему удалось добиться смягчения условий, а именно: драться решили на шпагах, но до первой крови, после чего должны были перейти к пистолетам.
Дуэль проходила в мокром снегу. На шпагах бились вяло, без энтузиазма. Лермонтов не атаковал, лишь отбивал удары француза, и у его шпаги после одного из ударов соперника отломился конец. У Баранта вообще не было настроения. Изрядно продрогший Столыпин то и дело ругался на дуэлянтов. Наконец дипломат сделал решительный выпад, прицелившись Лермонтову в грудь, но поскользнулся, и острие шпаги прошло вдоль правого бока, лишь слегка оцарапав кожу. На рубашке поэта появилась кровь, а посему перешли к пистолетам.
184
Сказано было, конечно, о веке XIX, в конце второго тысячелетия положение вещей развернулось ровно на 180 градусов не в пользу россиян.
185
A.A. Столыпин (Монго) является также двоюродным дядей столь превозносимого ныне в буржуазно-демократических кругах страны П. А. Столыпина, премьер-министра России в 1906–1911 гг.