Первую часть дня 15 июля 1841 г., когда была назначена дуэль, Лермонтов провел довольно весело. Об этом мы узнаем из подробного письма от 5 августа 1841 г. правнучатой сестры поэта Екатерины Григорьевны Быховец (в замужестве Ивановской) (1820–1880). В нем рассказано: «Через четыре дня он (Лермонтов) поехал на Железные; был этот день несколько раз у нас и все меня упрашивал приехать на Железные; это 14 верст отсюда. Я ему обещала и 15-го (июля) мы отправились в шесть часов утра, я с Обыденной (sic) в коляске, а Дмитревский, и Бенкендорф, и Пушкин — брат сочинителя — верхами.
На половине дороги, в колонке мы пили кофе и завтракали. Как приехали на Железные, Лерм<онтов> сейчас прибежал; мы пошли в рощу и все там гуляли. Я все с ним ходила под руку. На мне было бандо (заколка для волос. — B. Е.). Уж не знаю, какими судьбами коса моя распустилась, и бандо свалилось, которое он взял и спрятал в карман. Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я знала причину его грусти и думала, что все та же; уговаривала его, утешала, как могла, и с полными глазами слез (он меня) благодарил, что я приехала, умаливал, чтобы я пошла к нему на квартиру закусить, но я не согласилась; поехали назад, он поехал тоже с нами.
В колонке обедали. Уезжавши, он целует несколько раз мою руку и говорит:
— Cousine, душенька, счастливее этого часа не будет больше в моей жизни.
Я еще над ним смеялась; так мы и отправились. Это было в пять часов, а (в) 8 пришли сказать, что он убит».
«Сохранилось два свидетельства о трагедии, разыгравшейся 15 июля 1841 г. у подножия Машука: официальное донесение коменданта Ильяшенкова командующему войсками на Кавказской линии — генерал-адъютанту Граббе и воспоминания А. И. Васильчикова, которые и послужили профессору Висковатому материалом для описания дуэли в его труде «Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество»»[229].
Итак, дуэль М. Ю. Лермонтова с Н. С. Мартыновым состоялась во вторник 15 июля 1841 г. близ Пятигорска, у подножия горы Машук. О том, что тогда произошло, мы имеем весьма смутное представление, поскольку участники событий явно сговорились и давали в основном ложные показания. Причины этого сговора — тоже тайна, навеки сокрытая во мраке истории. Кто-то говорит, что дуэлянты сделали все возможное, чтобы приуменьшить собственную вину. Кто-то утверждает, что оставшимися пятью участниками дуэли были предприняты действия к тому, чтобы дружески выгородить Столыпина (Монго) и Трубецкого от более сурового наказания. Сторонники версии заговора, само собой разумеется, настаивают на том, что «убийцы замели все следы» (о версии подсадного снайпера в кустах поговорим позже).
Вызов на дуэль был сделан Мартыновым во время объяснения с поэтом сразу после выхода из дома Верзилиных вечером 13 июля. Свидетелей ссоры не было, позднее все рассказывали о случившемся со слов Мартынова. На следствии Николай Соломонович показал: «…я сказал ему, что я прежде просил его прекратить эти несносные для меня шутки, но что теперь предупреждаю, что если он еще раз вздумает выбрать меня предметом для своей остроты, то я заставлю его перестать. Он не давал мне кончить и повторял несколько раз сряду: что ему тон моей проповеди не нравится; что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет, — и в довершение сказал мне: «Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь»… Я сказал ему, что в таком случае пришлю к нему своего секунданта».
Несмотря на то что ответ поэта полностью соответствует его характеру и манере ведения разговора, многие исследователи полагают, что Мартынов все выдумал, чтобы представить Михаила Юрьевича инициатором дуэли. Ничего не доказывает и тот факт, что секунданты на следствии дружно подтвердили слова Мартынова: хотя формальный вызов сделал он, однако Лермонтов намеренно поставил беднягу в безвыходную ситуацию.
Согласно показаниям Глебова Мартынов, «…не видя конца его насмешкам, объявил Лермонтову, что он заставит его молчать, на что Лермонтов отвечал ему, что вместо угроз… требовал бы удовлетворения… Формальный вызов сделал Мартынов… я с Васильчиковым употребили все усилия, от нас зависящие, к отклонению этой дуэли; но Мартынов… говорил, что… не может взять своего вызова назад, упираясь на слова Лермонтова, который сам намекал ему о требовании удовлетворения». Васильчиков рассказал (как обычно, ученые указывают на несостоятельность важнейшей части его показаний): «Формальный вызов был сделан майором Мартыновым; но… когда майор Мартынов при мне подошел к поручику Лермонтову и просил его не повторять насмешек, сей последний отвечал, что он не вправе запретить ему говорить и смеяться, что, впрочем, если обижен, то может его вызвать и что он всегда готов к удовлетворению». На все попытки примирить противников Мартынов отвечал, что слова Лермонтова, «которыми он как бы подстрекал его к вызову, не позволяют ему, Мартынову, отклоняться от дуэли».
229
Яковкина Е. И. Последний приют поэта: Домик М. Ю. Лермонтова. Ставрополь: Кн. изд-во, 1970.