Многим вернули имения, отобранные ещё Иваном Грозным. Иным князьям разрешили жениться, что было запрещено в свое время Годуновым — из опасения, что слишком много станет тех, в ком течет кровь Рюриковичей. Всем служилым людям вдвое увеличили жалованье, ужесточили наказания для судей за взятки и сделали судопроизводство бесплатным. В Россию стали во множестве приглашать иностранцев, знающих ремесла, которые могут оказаться полезными для Московского государства.
Кое в чем Лжедмитрий пошел даже дальше, чем его предшественники: при прежних царях высшее православное духовенство приглашалось в Боярскую думу лишь в исключительных случаях, но Лжедмитрий отвел патриарху и архиереям постоянные места в тогдашнем «сенате».
По воспоминаниям современников, двадцатичетырехлетний царь охотно председательствовал в думе, где не без остроумия быстро решал запутанные дела, а заодно не прочь был упрекнуть бояр в невежестве и предлагал съездить в Европу, чтобы подучиться там чему-нибудь полезному.
Очень важными были новые законы о холопстве. При Годунове человек, запродавший себя в холопы, «по наследству» вместе с прочим имуществом переходил к наследникам своего хозяина, мало того, все его потомство автоматически становилось холопами. Согласно указу Лжедмитрия, эту практику отменили — со смертью господина холоп получал свободу, а запродаться в «кабалу» мог только сам, его дети оставались свободными. Кроме того, было постановлено, что помещики, не кормившие своих крестьян во время голода, не смеют более удерживать их на своих землях; а помещик, не сумевший изловить своего беглого крепостного в течение пяти лет, теряет на него все права.
Из воспоминаний практически всех, как дружелюбно настроенных к новому царю, так и заядлых недругов, встает человек, крайне напоминавший молодого Петра Первого — умный, живой, веселый и любознательный, охотно перенимавший европейские новшества, доступный и простой в обращении, сплошь и рядом ломавший замшелые традиции. Что примечательно, в отличие от истеричного и кровожадного Петра, Лжедмитрий был совершенно не жесток, временами заходя в доброте чересчур далеко, к своей же невыгоде.
Ярче всего это иллюстрирует случай с Шуйским. Вскоре же после венчания Лжедмитрия на царство наш прохвост, Василий Иванович Шуйский, развернул бурную деятельность: стал по ночам собирать доверенных лиц, главным образом из влиятельного московского купечества, убеждал их (с честными глазами, понятное дело), что новый царь — самозванец, намерен продать Русь полякам, уничтожить православную веру, а посему его следует побыстрее свергнуть.
Люди Шуйского попытались забросить эти идеи в массы — однако массы не проявили никакого интереса, наоборот, поспешили донести куда следует. Братьев Шуйских сотоварищи быстро арестовали, однако Лжедмитрий отказался судить их сам и передал дело «собору» из духовенства, бояр и представителей прочих сословий (Пётр Первый наверняка тут же приказал бы отсечь всем головы на заднем дворе, не особо и разбираясь). Собор приговорил Василия Шуйского к смертной казни, а его братьев Дмитрия и Ивана к ссылке.
Лжедмитрий помиловал всех, вернул Шуйских ко двору — что его впоследствии и погубило… Чрезвычайно похоже на то, что молодой царь стал первым, кто на своем примере подтвердил печальную истину: самодержец, даже если он умен, добр и преисполнен наилучших намерений для страны, удержаться на русском престоле может только в том случае, если сечет головы направо и налево. Гуманисты не выживают, более того, после смерти оказываются вымазаны грязью и клеветой по самую маковку — это грустное правило впоследствии без осечки сработало в случаях Петра III и Павла I…
Именно Лжедмитрий первым стал строить планы покорения Крыма, к тому времени, как уже говорилось, превратившегося в источник постоянных бедствий для России. Началось ускоренное производство оружия, устраивались маневры — но со смертью молодого царя эти замыслы пришлось отложить на добрых восемьдесят лет… как и дипломатическое сближение с западноевропейскими странами, о чем всерьез думал Лжедмитрий.