С отставкой Никона церковный раскол не был преодолен. Старообрядцы упорно отстаивали свои убеждения. Их вдохновлял мятежный протопоп Аввакум, которого не могли сломить ни лишения ссылки, ни тяготы тюрьмы, ни ужас пребывания в сырой холодной яме, где, по его словам, он был превращен в «живого мертвеца».
Формальная причина раскола, потрясшего в ту пору Русскую православную церковь, вряд ли может считаться сколько-нибудь серьезной и принципиальной: надо креститься двумя или тремя перстами, ходить крестным ходом посолонь (по солнцу) или против, дважды или трижды повторять «аллилуйя»… Разногласия отражали и некоторые идейные расхождения, но не существенные. Как писал историк Н.Ф. Каптерев: «Жалко смотреть на эту нашу вековую церковную распрю, всю основанную с начала до конца на недоразумении, на непонимании, на незнании иногда самых элементарных христианских истин».
Такое мнение складывается, если иметь в виду только религиозные и, еще более узко, богословские причины. Однако ситуация была значительно сложней и серьезней. Шла борьба за власть и в верхах (церковный собор 1660 года лишил Никона сана; царь получил полное превосходство над патриархом), и за господство над народом, вернее сказать, за возможность его максимально эксплуатировать. Ответом на это стали многочисленные бунты, в которых принимали активное участие и старообрядцы.
В общем, раскол ослабил позиции православной церкви и укрепил самодержавие, а также его опору, новый господствующий класс дворян.
Трудно сказать, по какой причине Никон стал проводить радикальную реформу, обрушившись на старообрядцев как на еретиков, с чрезмерной яростью. «Главная острота Никоновой реформы, – писал философ-богослов Г. Флоровский, – была в резком и огульном отрицании всего старорусского чина и обряда. Не только его заменяли новым, но еще и объявляли ложным, еретическим, почти нечестивым. Именно это смутило и поранило народную совесть».
Возможно, сказались интриги греческого авантюриста Паисия Лигарида, который подсказывал царю, находившемуся под его влиянием, действия, укрепляющие самодержавие, ослаблявшие Русскую православную церковь и сближавшие Россию с государствами и культурой Запада, а также, пожалуй, и с католической церковью (Паисий прошел обучение в иезуитской коллегии).
В распре царя с Никоном были заинтересованы прежде всего бояре. Ведь у Никона речь шла о двоевластии, «симфонии» царя и патриарха, что грозило перейти в теократическое правление. Лигарид, судя по всему, все делал для того, чтобы гонения на старообрядцев ожесточались. Собор 1667 года, не без рекомендации греческого авантюриста, предал старообрядцев анафеме, предложив царю расправляться с ними как с еретиками и раскольниками. Специалист по истории русской церкви А.В. Карташев писал, что тем самым собор «посадил на скамью подсудимых всю русскую московскую церковную историю, соборно осудил и отменил ее». В этих словах можно усмотреть преувеличение. Однако и в таком случае церковная смута выглядит какой-то нелепой, не только как выступление против старорусского культа, но и против традиций русской культуры, ибо в те времена религия была очень важной составной частью культуры народа. Все это было выгодно лишь врагам России. Странно, что церковные иерархи не обратили на это никакого внимания. Ведь они имели возможность осуществлять реформы, начатые Никоном, постепенно и без категорического осуждения традиций прошлого.
Это был, пожалуй, очень важный шаг. Он не только способствовал распространению религиозной смуты среди русских православных людей, но и способствовал подчинению церкви государству, патриарха – царю. Кроме того, этим усугубилось разобщение между «простым» народом и власть имущими, значительную часть которых тяготили патриархальные порядки и привлекали западные. Все это не смущало, а в чем-то даже устраивало царя Алексея.
«Я ПРИШЕЛ ДАТЬ ВАМ ВОЛЮ!»
Укрепление централизованной государственной власти – процесс, как мы видим, противоречивый. В одном случае приходится жестокими мерами подавлять привилегированные группы условно говоря, «номенклатуру»). В другом случае предоставляются благоприятные условия для процветания «номенклатуры» за счет народа при ослаблении роли в обществе церкви. По этой причине народные восстания происходили не при Иване Грозном, а при «тишайшем» Алексее Михайловиче.
Наиболее знаменито восстание, руководителем которого стал легендарный Степан Разин. По словам Г.В. Вернадского: «Бунт донских казаков и крестьян под предводительством Степана Разина был яростным выражением оппозиции московским способам управления и тяготам общественного строя Московии, многие годы копившейся в различных слоях населения Руси». Было бы точнее, на наш взгляд, говорить о слоях населения, находящихся в основании общественной пирамиды, которые обобщенно принято называть народом.
До сих пор не все выяснено об этой смуте. Виной тому и недостаток документальных данных, и противоречивый образ Разина – разбойника, пирата, «вора» и в то же время умелого дипломата, ставшего из атамана предводителем народного восстания. Показателен интерес к нему Александра Пушкина, который еще в 1824 году писал брату: «Вот тебе задача: историческое сухое известие о Стеньке Разине, единственном поэтическом лице русской истории». Два года спустя поэт написал три песни в народном стиле, посвященные атаману. Однако
Бенкендорф не разрешил их напечатать: «Песни о Стеньке Разине при всем поэтическом своем достоинстве по содержанию своему неприличны к напечатанию. Сверх того, церковь проклинает Разина, равно как и Пугачева».
Очень показательно, что с начала горбачевской «перестройки» и особенно в период ельцинских «реформ» пропаганда постоянно и упорно, обычно с восторгом и упоением, внедряет в общественное сознание образы царей и вельмож, богатейших купцов и прочих представителей господствующих классов, предпочитая умалчивать о народных героях и вождях или отзываться о них с осуждением, а то и с отвращением. Настойчивые призывы к смирению и покорности определенно показывают, на чьем услужении находятся средства массовой пропаганды и с каким презрением относится новейший правящий слой к народным массам. Увы, презрение это отчасти заслуженное.
В прежние периоды смут народ очень быстро умел спохватиться, понять нависшие над ним угрозы и выступить против угнетателей-кровопийцев за свою свободу, права и человеческое достоинство. На этот раз, в конце XX века непомерно разросшийся слой служащих ознаменовал начало духовного перерождения, распространения холопства и угодничества по отношению к имущим власть и капиталы, а для интеллигенции – то самое «лакейство мысли», о котором с негодованием писал еще Ф.М. Достоевский.
Безусловно, в определенных кругах все эти качества присутствовали с давних пор. Но в русском народе всегда сохранялся дух бунтарства, стремления к вольности, активного протеста против несправедливости, анархизма (не как хаоса, а как свободы). Выразителем этого духа и стал Степан Тимофеевич Разин.
Необходимо одно уточнение. Из сказанного вовсе не следует, будто анархический склад присущ единственно только русскому народу. Как показали многочисленные революции и восстания в разных странах, прежде всего – в Западной Европе, у всех народов есть те же самые качества. У русских они проявлялись особенно резко, возможно потому, что наш народ сравнительно поздно встал на путь цивилизации, жесткого государственного устройства.