— Лиза, дурочка, у тебя ж есть сундук!
И каждые несколько дней Лиза и Катя отправлялись на черный рынок на окраине Ульяновска и продавали элегантные рубашки, костюмы и галстуки Наума из синего сундука. Выходной костюм ушел за мешок пшена, которым они питались до конца месяца. На завтрак варили жидкую, водянистую пшенную кашу. На обед — пшенный суп, сдобренный селедочными головами. Вкуснее всего был ужин — пшенка, запеченная в чугунке в русской печке. Русские, пережившие войну, делятся на две категории: одни боготворят пшенку, другие ее не выносят. Но все они согласны в том, что пшено — это жизнь.
Когда нацисты напали на Советский Союз, приближался очередной продовольственный кризис. Два года подряд урожай был ниже среднего, вдобавок война 1940-го истощила ресурсы, а расходы на оборону были гигантскими. С запасами зерна в СССР было плохо, но еще хуже обстояли дела со стратегией решения продовольственных проблем в военное время. А у Рейха стратегия была. Hungerplan, или план голода, разработанный дородным гурманом Германом Герингом и министерством продовольствия, был, возможно, самой жестокой и циничной экономической программой в истории. «Сельскохозяйственные излишки» с Украины (которую нацисты намеревались захватить в первую очередь) перенаправлялись на пропитание солдат Вермахта и гражданского населения Германии. Тридцать миллионов жителей России (шестая часть населения), в основном в городах, должны были остаться без пищи. Другими словами — геноцид посредством организованного голода.
К концу осени 1941 года под контролем Гитлера оказалась половина советских пахотных земель. Однако принципиально важным было то, что он не одержал молниеносной победы, в которой был так уверен. Несмотря на ошеломляющие первоначальные потери и ошибки, советская армия сопротивлялась. Москва содрогалась, истекала кровью, но не сдалась. Русские генералы перегруппировались. На Украине вместо полных закромов и готовой рабской силы наступающие силы Вермахта находили лишь сожженные поля и поломанную сельхозтехнику, согласно сталинской тактике выжженной земли. («Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться», — приказал Вождь в начале июля.)
Наступила зима, и тут обнаружились недостатки немецкого плана. Рейх рассчитывал самое большее, на три месяца блицкрига и не обеспечил своих солдат теплой одеждой. Война шла четыре долгих — и по большей части очень холодных — года.
Советские граждане получили первые продовольственные карточки в июле 1941-го. Это была символическая и критически важная мера, но выжить на этих пайках было невозможно. Полкило хлеба в день, около двух килограммов мяса и чуть больше килограмма муки или крупы в месяц. Замены продуктов стали нормой: вместо мяса давали мед, вместо сахара или масла — тухлую селедку. Под лозунгом «Все для фронта, все для победы» все ресурсы направлялись преимущественно в Красную армию, которая часто воевала в полуголодном состоянии. Как сталинское государство справлялось с продовольственным снабжением гражданского населения? Оно временно вернуло нэповские порядки. Экономическую идеологию отодвинули в сторону, централизацию ослабили — это означало, что местные власти и граждане должны прокормиться сами. Школы и детские дома, профсоюзы и фабрики — все разбили огороды. Даже в городах люди питались подножным кормом и учились переваривать березовые почки, клевер, сосновые иголки и кору деревьев. На фронте хронически голодные солдаты съедали не только убитых лошадей, но и седла со сбруей — все, что сделано из кожи, которую можно проварить несколько часов с какими-нибудь ароматными травками, чтобы отбить дегтярный запах.
— Вещи Наума и сундук тети Клары нас спасли! — говорила бабушка Лиза, серьезно кивая на синий сундук, который в моем детстве все еще стоял в коридоре. И это правда. Люди выживали благодаря рынкам всех оттенков — от белого, законного, до черного, нелегального. Рубли почти ничего не стоили, валютой стали сами продукты, особенно хлеб.
В дневниках блокадников остались леденящие душу подробности экономики голода. Ушанка = 120 г хлеба. Мужские галоши = 140 г хлеба. Подержанный самовар = 900 г хлеба. Люди скрывали смерть родных, чтобы не лишаться хлебных карточек на месяц. Индивидуальная могила стоила два кило хлеба и пятьсот рублей.
Нигде не было такого кошмарного, такого лютого голода, как в Ленинграде в те девятьсот дней. Но в память каждого жителя России, которому знакомы голодные спазмы, намертво вбит кулинарный словарь военного времени.