За день до начала продажи билетов жизнь Культурной Очереди достигала кульминации — теперь нужно было взаправду стоять до финишной черты. Стояли по двенадцать, по восемнадцать часов, всю ночь — маму эти бдения физически изнуряли, но заряжали адреналином. Последний рывок!
Как-то утром, в конце мая, торжествующие Лариса и Сергей отошли от окошка кассы нетвердой походкой, словно пара зомби. В карманах у них лежали билеты на все пять концертов Нью-Йоркского филармонического оркестра Леонарда Бернстайна, до которых оставался еще не один месяц. Мама купила бутылку кефира с зеленой крышкой и мягкие как пух калорийные булочки с изюмом, и они с Сергеем рухнули на длинную изогнутую скамейку возле Большого зала консерватории. В утреннем солнце неоклассический фасад светился кремово-желтым светом. Мама и папа впервые поцеловались под памятником Чайковскому. Мужчины с пухлыми портфелями брели на работу. Дородные женщины в косынках обрывали первую сирень.
Несколько недель Лариса и Сергей были неразлучны. Потом он остыл. Вел себя загадочно, как кот, — появлялся и исчезал, бывал то страстным, то, через минуту, равнодушным и отстраненным. К июлю он пропал. Театральный сезон завершился. Дни сливались в недели, а о нем не было вестей. Лето кончалось, и у мамы внутренности сжались в комок, когда кто-то шепнул ей, что Сергей встречается с красавицей Миной. У Мины были блестящие черные волосы, сияющая кожа и богатый отец.
Тем временем вся Москва стояла в другой очереди, не столь огромной и страшной, как на похоронах Сталина, но такой же длинной и утомительной, как в мавзолей Ленина. Все стояли за пепси-колой в парке «Сокольники». Даже моя удрученная мама.
Задолго до официального открытия Американской национальной выставки москвичи валом валили в Сокольники, чтобы посмотреть, что там и как, а точнее, что и как там будет. Посреди парка американские строители возводили эффектный геодезический купол Бакминстера Фуллера, без малого три тысячи золотых, анодированных квадратных метров. Даже яркие каски рабочих возбуждали страшное любопытство.
Для городской интеллигенции образ Америки, знакомый по книгам, музыке и кино, олицетворял горячо желанное мифическое Иное. Хрущев тоже был одержим Америкой. Никита Сергеевич демонстрировал типичную для гомо советикус смесь зависти, обиды и страха. (Позднее в том же году он стремительно объехал Соединенные Штаты.) Хвастаясь, что мы делаем ракеты, как сосиски, многословный и непредсказуемый премьер одновременно болтал про «мирное сосуществование», обещая победить заклятого капиталистического друга без войны — «по всем экономическим показателям». Это называлось «догнать и перегнать» — ориентиром для давнишнего социалистического лозунга теперь стали могучие янки: «Догоним и перегоним Америку по производству молока и мяса!» Но людям-то было известно реальное положение дел. «Перегонять лучше не надо, — гласила известная шутка, — а то янки увидят, что мы бежим с голой жопой». Менее циничные американцы тем временем строили убежища от коммунистических ракет и до кошмаров боялись промывки мозгов.
В такой накаленной обстановке Россия сделала примирительный жест: предложила первый в истории обмен выставками «науки, техники и культуры». Соединенные Штаты согласились. Советы сделали первый ход. В июне 1959-го в нью-йоркском Колизее в главных ролях блистали три спутника с тонкими усиками, как у насекомых. Второстепенные роли были отведены моделям электростанций и шеренгам пузатых хромированных холодильников.
Янки ответили через месяц. Потребительский рай, раскинувшийся на территории «Сокольников» во всем своем великолепии, обошелся примерно в треть бюджета советской выставки. Товары предоставили почти восемьсот американских компаний.
«Что это, — гремели критики, — национальная выставка великой страны или отдел в универмаге»?
А это было и то и другое. Очень практично.
Девочкой мама бывала в социалистической волшебной стране — на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Ровно двадцать лет спустя всего в двух километрах оттуда, в Сокольниках, она попала в потемкинскую деревню потребительского капитализма. Какая из них произвела более сильное впечатление? Мама в ответ обычно хихикает и закатывает глаза.