Воспользовались [паводком] лишь лежащие низко провинции, были орошены низменности, как, например, ал-Гарбиййа[379] и подобные ей, однако в деревнях вовсе не было ни крестьян, ни пахарей. Как сказал Всевышний Аллах: "И наутро оказалось, что видны только жилища их"[380]. Но землевладельцы собрали чужих людей, не упуская никого. Пахари и тягло были очень дороги, так что один бык стоил семьдесят динаров, а тощий меньше. Из многих провинций вода ушла не по правилам и не вовремя, так как[381] в них не было никого, кто бы удержал воду и запер ее там. Поэтому [земли] оставались под паром, будучи орошенными. Многое из того, что было орошено, осталось под паром из-за неспособности населения [посеять] така-ви и обрабатывать их. Многое же из того, что было засеяно, сожрал червь. А многое из того, что сохранилось, зачахло и погибло.
Самая большая цена на пшеницу в этот год была пять динаров за ирдабб, и фул и ячмень по четыре динара. В Кусе и Александрии [цена] достигла шести динаров.
У Славного Аллаха просим мы радости, Он дарует нам благо и дает свое добро[382]
Глава третья
О событиях года пятьсот девяносто восьмого[383]
С наступлением этого года все оставалось таким же, что и в предыдущем году, в таком же порядке или даже хуже, примерно вплоть до середины года. Бедняков стало умирать меньше, но из-за их малочисленности, а не благодаря тому, что исчезла причина, порождающая это. Реже стало людоедство, затем о нем совсем не стало слышно. Реже встречалось и воровство продуктов на рынке, так как разбойники исчезли, в городе их осталось мало. Снижались цены, пока цена ирдабба вновь не дошла до трех динаров, но из-за нехватки едоков, а не обилия еды. Город сделался менее населенным, и все в нем сократилось в той же пропорции. Люди привыкли к дороговизне и продолжали жить в несчастье, так что это стало как бы естественным состоянием. Мне рассказывали, что в Мисре [прежде] было девятьсот ткачей, изготовлявших циновки, а осталось только пятнадцать. В таком же соотношении уменьшилось число всех [ремесленников], что были в городе - торговцев, пекарей, парфюмеров, сапожников, портных и прочих[384]. Каждого вида (синф) из них осталось примерно столько же, как циновщиков, или даже меньше.
А куры совсем исчезли, разве что привозят немного из ал-Шама. Рассказывали мне, что один египтянин, близкий к бедности, получил вдохновение купить в ал-Шаме курицу за шестьдесят динаров. Он продал ее в Каире камматам[385] за восемьсот динаров. Когда она стала нестись, одно яйцо продавалось за дирхем, потом [за эту же цену] два, потом три, потом четыре и так далее. Цыплята же продавались по сто дирхемов. А в течение короткого времени за одного цыпленка давали динар и больше.
Печи топили деревом от домов, [при этом] печник покупал дворец по бросовой[386] цене, на топливо шли и загоны из марены (зурубух ва-гардух), дерево от них, затем покупался новый дворец. Среди них попадаются подлые [люди], которые выходят ночью, рыскают по домам и растаскивают на топливо, не боясь ничего. Часто дворец пустой, нет его хозяина и не находится покупателя, тогда они разбирают его деревянные части, двери и прочее, продают их и затем бросают [дом] разрушенным. Так же делают с дворцами, которые сдаются в аренду. На ал-Хилалиййа[387] и большей части Улицы[388], в домах на канале, в квартале конюхов, в ал-Максе и поблизости не осталось ни души. В то же время в Каире, в сравнении с Мисром, много домов и много народа. Окрестности же и все провинции пустынны, так что путник может идти в любом направлении днями и не встретить ни одного живого существа, один лишь тлен. Только в больших городах, как Кус, Ихмим[389], ал-Махалла, Думйат и Александрия, осталось [несколько жителей]. За исключением этого, города, в которых жили тысячи людей, теперь безлюдны или почти безлюдны.
382
На левом поле рукой автора дописано: "
385
388
Т. е. главной улицы, что может относиться к некоторым из каирских улиц. Это подробно рассматривает де Саси в комментарии к своему переводу (de Sacy, cc. 427-429).