Большое число улик связано с телеграммами, отправленными Стентоном в первые часы после убийства. Однако именно здесь то, что кажется особенно подозрительным, могло быть следствием растерянности, которая усугублялась опасением Стентона за свою жизнь, а также убеждением, что выстрелы Бута и Пейна — это часть заговора конфедератов, собирающихся захватить столицу. Вместе с тем слухи об этом заговоре были даже выгодны Стентону, поскольку в результате именно он представал перед народом как человек, сумевший решительными мерами пресечь происки вражеской агентуры.
А как насчет фотографии Эдвина Бута, которую раздали офицерам, проводившим розыски его брата Джона? Сам этот факт нельзя считать доказанным. О. Эйзеншимл обнаружил в архивных фондах Бюро военной юстиции конверт с надписью, что он содержит «фотографию Бута». В конверте находилась фотография Эдвина Бута. Однако это еще не доказательство, что именно она находилась там в апреле 1865 года, ведь конверт наверняка побывал во многих руках и тогда, и позднее. С другой стороны, если бы подмена фотографии все же имела место и носила сознательный характер, то в конверт потом подложили бы портрет Джона Бута. Если некоторые офицеры были снабжены фотографией Эдвина, то другие имели фотографию самого преступника. Так, лейтенант Бейкер показал фотографию местному рыбаку, и тот признал, что на ней изображен хромающий человек, который за день до этого перебрался через реку. Лейтенант Бейкер, не встречавшийся с Бутом, в своих показаниях заявил, что он сразу же узнал преступника. На всех сохранившихся плакатах, обещающих награду за поимку заговорщиков, всюду фигурирует портрет Джона, а не Эдвина Бута.
Что же касается истории того, как отряду О’Бирна помешали поймать Бута, поскольку Стентон хотел, чтобы это было осуществлено его доверенными людьми, то эта претензия была отвергнута комитетом палаты представителей, расследовавшим данный вопрос. Помешала О’Бирну не телеграмма из военного министерства, копия которой в архиве военного министерства не обнаружена (что можно вслед за Эйзеншимлом считать подозрительным обстоятельством), ее не оказалось и у самого О’Бирна. Просто ему на основании полученных сведений показалось более вероятным (это следует из телеграммы, отправленной им утром 26 апреля в военное министерство), что Бут не перебрался в Виргинию, как это и было в действительности, а по-прежнему скрывается где-то неподалеку в штате Мэриленд.
По мнению противников Стентона, когда ему стало ясно, что раненому Буту не уйти от погони, он отдал приказ убить актера при аресте. Такое указание должны были получить доверенные лица: полковник Р. У. Вуд, устроивший засаду в доме доктора Мадда, и, вероятно, люди Лафайета Бейкера. Кто же произвел выстрел, смертельно ранивший Бута? Хотя ни один из стоявших рядом солдат не видел, что выстрелил Корбетт, никто никогда не утверждал и противоположного. Во всяком случае из показаний всех присутствовавших явствует, что кто бы ни произвел выстрел — неуравновешенный сержант Корбетт или подполковник Конджер — последний никак не мог так поступить с целью воспрепятствовать Буту сделать какие-то разоблачения. Все поведение офицеров вполне объясняется их надеждой получить максимальную часть обещанной крупной денежной награды. Конджер, кстати сказать, получил львиную долю награды — 15 тыс. долларов, а лейтенант Бейкер — только 3 тыс., что, однако, можно объяснить и разницей в чинах.
Никакого расследования обстоятельств смерти Бута на месте не было произведено, хотя это легко было сделать. Тайна, которой были окружены похороны Бута, дала пищу слухам, что был убит и похоронен не актер, а совсем другой человек. Это очень серьезная цепь косвенных улик, но и они могут получить различное истолкование. Все эти действия могли быть следствием неразберихи, поспешности, соперничества лиц, руководивших поимкой Бута, каждый из которых желал получить обещанную награду и держал в тайне добытые сведения, если не прямо вводил в заблуждение других участников погони. Секретность похорон легко объяснить желанием воспрепятствовать тому, чтобы могила Бута стала местом паломничества для конфедератов и их единомышленников на Севере. И традиционалист Л. С. Брайян, и О. Эйзеншимл согласны в том, что Буту не удалось бежать.
Считают за доказательство то, что Стентон принял известие о поимке Бута, еще не зная, что актера не захватили живым. Он закрыл лицо руками и некоторое время сохранял молчание — разве это не свидетельство страха или по крайней мере сильного волнения, тем более у обычно умевшего скрывать свои чувства министра? Однако чем было вызвано это волнение? Обязательно ли чувством страха? И наконец мы о самой этой сцене знаем только со слов Л. Бейкера, точнее, из его книги «История секретной службы Соединенных Штатов», которая была написана, уже когда полковник насмерть рассорился с военным министром. К тому же Л. Бейкер всегда был готов пожертвовать истиной хотя бы только для включения в свою книгу столь драматического эффекта, к которым он вообще питал слабость. А ведь у бывшего шефа контрразведки явно могли быть и другие, куда более веские мотивы, чтобы присочинить весь этот эпизод.
Вопрос об исчезнувших страницах дневника Бута также допускает двоякое решение. Возможно, их уничтожил Стентон, если они действительно содержали компрометирующий его материал. Но столь же вероятно, что их вырвал сам Бут, посылая, как это доказано, Геролда с записками к различным лицам, у которых надеялся найти убежище и помощь. Лейтенант Бейкер уверял, что отыскал один из пропавших листов во время поездки в Виргинию. Правда, остается загадочным факт, что о дневнике не упоминалось во время суда над заговорщиками. Но допустимо предположить, что это было сделано потому лишь, что дневник не содержал ничего, способного пролить дополнительный свет на роль, сыгранную подсудимыми в заговоре.
Стентона обвиняют в том, что он, никогда не грешивший излишним милосердием, не добился осуждения полицейского Паркера. Но у военного министра могли быть для этого различные мотивы, например нежелание сосредоточивать внимание общественности на столь очевидном промахе подчиненной ему службы безопасности, как прикомандирование пьяницы для охраны президента.
Стентон по какой-то неясной причине явно уклонялся от того, чтобы добиться ареста за границей Джона Саррета. Вполне допустимо, что из страха перед разоблачениями, которые мог сделать этот заговорщик. Но фактом остается то, что он их так и не сделал, несмотря на все старания противников Джонсона и его военного министра. Саррет продолжал молчать на протяжении всей своей долгой жизни, когда ему уже, конечно, нечего было опасаться мести со стороны кого-либо из оставшихся в тени заговорщиков. Если бы Стентон действительно так боялся показаний Саррета, он, скорее, попытался бы отделаться от неудобного свидетеля, а не позволять ему оставаться на свободе за границей, где его все же могли арестовать, а то и просто заговорщик мог рассказать обо всем иностранным журналистам. Можно найти и помимо страха перед разоблачениями Саррета мотивы, которые определяли позицию Стентона. У него были основания опасаться, что на процессе Саррета вскроются подлоги, к которым прибегли во время процесса над заговорщиками, или что снова всплывет недостаточность улик против матери Джона Саррета, которую враги правительства уже поспешили объявить невинной жертвой «юридического убийства».
Аналогично обстоят дела и с доводом, что Стентон не преследовал ряд лиц, оказавших Буту не меньшие услуги, чем некоторые из преданных суду заговорщиков. Еще Эйзеншимл, как мы помним, обращал внимание на то, что, поскольку эти лица явно не знали секретов Бута, они не представляли интереса для министра. Но столь же вероятно и другое предположение — Стентону явно не хотелось привлекать внимание к десяти дням, которые прошли с той минуты, когда Бут покинул дом доктора Мадда, до момента, когда актера захватили на ферме Гаррета. Об этом действительно почти ничего не говорили на процессе заговорщиков. Ведь рассказ о многочисленных ошибках, совершенных преследователями, совершенно разрушил бы картину хорошо налаженной машины, работающей с четкостью часового механизма, какой хотел изобразить Стентон военное министерство, чтобы выгодно представить свою роль в розысках убийцы президента. Что же касается двух лиц, очень близких к заговорщикам, — их сообщника, трактирщика Ллойда, и Вейхмана, то против них не было возбуждено дело по очевидной причине — оба они согласились и стали наиболее важными свидетелями обвинения на процессе. Попытки же фабриковать с помощью лжесвидетелей доказательства на процессе могли означать, что просто у Стентона не было на руках подлинных доказательств участия Д. Девиса и других лидеров Юга в заговоре, а не их непричастность к нему.