Выбрать главу

Джеймс оглядел напоследок комнату и вышел за дверь. Заперев ее, он поспешно двинулся по коридору к лестнице, но раздавшийся неожиданно из-за двери слева голос, заставил его замереть как вкопанному.

— Лемюэль, это ты?

Джеймс повернулся.

Женщина за дверью продолжила:

— Нет, это не Лемюэль. Кто там? Это вы, Джеймс?

«Она знает, как меня зовут? Откуда?!»

Джеймс уже хотел было броситься к лестнице, но что-то его остановило.

— Да, миссис Лемони, — сказал он. — Вы знаете, кто я?

— Я слышала… крики моей матери невозможно не услышать. Прошу вас, Джеймс, выпустите меня…

Джеймс бросил испуганный взгляд на лестницу.

— Выпустить? Но я не могу, миссис Лемони. Лемюэль сказал, что…

— Он солгал! — воскликнула женщина. — Все, что он вам говорил — это ложь. Вы не знаете этого человека. Он притворяется. Лемюэль хитрый и коварный — он настоящий Лемони.

— Мэм, я не думаю, что…

— Прошу вас, Джеймс, поверьте. Он плетет козни, он управляет моей матерью и убедил ее в том, что я больна. Он всех убедил!

— Как это убедил?

— Однажды он напросился к нам на чаепитие. Я не хотела его видеть, но отец заставил проявить «гостеприимство» из уважения к почтенному господину аптекарю, отцу Лемюэля. Во время этого чаепития Лемюэль что-то подсыпал мне в чай. Так я заболела. Вернее, были лишь симптомы болезни, но этого хватило. Лемюэль передавал лекарства, и от них мне временно становилось лучше, но они вызывали еще худшие побочные эффекты. Вы знаете о побочных эффектах, Джеймс?

Джеймс сжал зубы. О, он знал.

— Но зачем ему все это?

— Лемюэль безумен и жесток, — ответила миссис Лемони. — Он жаждал мною обладать. Много лет этот человек преследовал меня, и с каждым годом проявлял все большую настойчивость, но я не отвечала на его знаки внимания. Я всегда любила только Терренса.

— Терренса? Констебля Тромпера?

— Вы знаете его? Терренс всегда хотел для меня добра, но он ничего не смог сделать против коварства аптекаря. Сперва Лемюэль задурил голову моей матери, а затем, когда мой отец оставил нас, они меня заперли в этой комнате. Я здесь пленница. Он мучает меня, думает, что я полюблю его. Он даже позвал этого ужасного доктора. Все полагают, что доктор меня лечит, но на самом деле он пытается заставить меня забыть Терренса. Лемюэль подкупил этого доктора — пообещал, что сделает для него какое-то особое лекарство, если тот поможет ему. Этот доктор пытает меня. Лемюэль говорил вам, что ищет лекарство от моей «болезни»?

— Да.

— Это вовсе не лекарство, Джеймс! Это любовная сыворотка. Он пытается изобрести средство, чтобы я полюбила его. И он все ближе к тому, чтобы его изобрести… я… я не знаю, что случится, когда он найдет последний ингредиент. Прошу, поверьте мне, Джеймс! Мне никто не верит…

Хелен заплакала.

Джеймс вспомнил отчаянные крики миссис Лемони, когда приходил доктор Доу, и у него защемило сердце. А еще ему на ум пришли письма от доктора Хоггарта: Лемюэль научился притворяться и скрывать безумие. Но сильнее всего его обеспокоили слова самой Хелен: «Он — настоящий Лемони». После того, что Джеймс прочитал в дневнике прадедушки, он догадывался, что именно это значит.

— Я верю вам, — сказал он. — Но я не могу вас выпустить…

— Молю вас, Джеймс! Молю, если в вашей душе есть хоть кроха жалости. Я не выдержу, если этот доктор снова ко мне придет!

В голосе Хелен Лемони звучало так много боли, что просто нельзя было ей не посочувствовать. И Джеймс решился. Он не знал, что будет делать после того, как выпустит жену аптекаря. Не знал, как выведет ее незаметно из аптеки или что скажет Лемюэлю, когда тот узнает о пропаже жены. В голове появилась идея: «Я сломаю замок, когда ее выпущу, и они подумают, что она сама как-то выбралась».

— Сейчас, мэм, я попробую…

Джеймс быстро подошел к двери и просунул в замочную скважину один из ключей на связке. Тот не подошел. Джеймс попробовал другой. Итог был таким же. Перепробовав все ключи, Джеймс закусил губу.

— Не подходит ни один, — сказал он. — Наверное, нужный ключ у Лемюэля.

— Что же делать?! — Миссис Лемони застонала. — Он ни за что вам его не отдаст…

И тут Джеймс услышал. Он приподнял верхний краешек правого уха, и до него донеслось отчетливое: «Подумать только! Я столько проспала…»