«Только бы сработало… — стучало в голове. — Только бы Лемюэль оказался прав…»
Оказавшись почти на самом верху, Джеймс опасливо выглянул с лестницы и отметил, как изменился чердак.
Горели ряды ламп-колб — от их яркого света тут же заболели глаза. Полотнища со столов были убраны, и взору открывались стоявшие на них невероятные механизмы. В этих штуковинах ощущалось что-то неправильное, зловещее, запретное… Просто обладать ими в Габене считалось преступлением.
Центральное место в мастерской занимали приставленные почти вплотную друг к другу два металлических стола, похожих на больничные, — один пустовал, а на другом лежало новое механическое тело Лазаруса Лемони. Над столами нависало напоминающее изломанное дерево устройство с шестью руками-манипуляторами: каждая из рук держала различные, видимо, хирургические инструменты, но Джеймс узнал только скальпель. В воздух из-за спины монструозного устройства поднимались снопы искр, а по протянутым к нему медным проводам скользили крошечные синие разряды. Пахло на чердаке как перед грозой.
Электриситет… ужасная наука, которую изучал и использовал в своих злодействах Замыкатель, любые следы которого многие годы искореняли из жизни и памяти города. И вот электриситет здесь — злобный, непредсказуемый, могучий… живет под крышей аптеки…
Как Джеймс и ожидал, Лазарус Лемони был на чердаке. Безумный ученый в своей мастерской, он стоял спиной к Джеймсу у стола с механическим телом, склонившись над ним и копаясь в его раскрытой, как шкатулка с откинутой крышкой, голове.
Из глубины чердака раздалось уже знакомое сдавленное мычание, и, Джеймс, прикрыв глаза от яркого света, увидел Хелен. Жена Лемюэля была привязана к стулу, ей в рот засунули кляп. Она глядела на Джеймса широко раскрытыми заплаканными глазами, и он приставил палец к губам. Хелен кивнула.
Безумный ученый был слишком занят подготовкой к своему эксперименту, и Джеймс воспользовался этим. Ступая на цыпочках, он поднялся на чердак и медленно двинулся к Лазарусу.
Половица под ногой скрипнула, но скрип потонул в рокоте генератора. Отец Лемюэля взял со стола клещи и сунул их в голову механоида, вытащил какую-то шестеренку и отложил ее в сторону. Опустив руку в коробку, полную пружин, Лазарус загремел ими, пытаясь найти нужную…
Джеймс был уже в трех шагах от него. Он поднял банку и…
— Долго же тебя пришлось ждать, — сказал Лазарус и обернулся. А затем удивленно изогнул брови. — Ты не Лемюэль. Я ждал Лемюэля. Где он?
Мысли в голове смешались. Джеймс мгновенно забыл, что должен был сделать. Забыл, что говорил Лемюэль…
— Он… он внизу, — зачем-то ответил Джеймс.
Лазарус повернулся к нему всем телом и сложил руки на груди. Трубка механического глаза чуть выдвинулась.
— Ты ведь Джеймс из Рабберота? Как поживает кузен Людвиг?
— Он умер, упал с крыши…
Лазарус подкрутил ус и пригладил лязгающей механической рукой бородку.
— Жаль слышать. Но я не раз говорил ему, чтобы пристегивался к креслу — ветер в Раббероте очень коварен. Что ты делаешь в Габене, Джеймс? Гостишь у нас? Лемюэль тебя пригласил?
— Я… я приехал учиться аптекарскому делу. Дядюшка Людвиг оставил мне в наследство аптеку. Мистер Лемони, я…
— Ну, Джеймс, что ты — для тебя я «дядюшка Лазарус».
Джеймс был сбит с толку. Все происходящее, если отбросить в сторону некоторые «незначительные» мелочи, напоминало обычную беззаботную беседу. Но эти мелочи… Джеймс с Лазарусом были в жуткой мастерской, будто вышедшей прямиком из какой-нибудь страшной истории, кругом буйствовал запрещенный электриситет, Хелен, связанная и с кляпом во рту, сидела в дальнем конце чердака и с расширенными от ужаса глазами слушала их «беседу».
— Ты пробудил меня, Джеймс, — сказал «дядюшка Лазарус». — Я благодарен.
— Я н-не хотел… н-не знал, — запинаясь, проговорил Джеймс.
— Ты вернул меня к жизни, — продолжил Лазарус, словно не услышав, и его лицо вдруг исказилось. — Но сейчас я стою на пороге эксперимента всей моей жизни, а ты, дорогой племянник, помеха… досадная помеха…
«Добрый дядюшка» исчез, и его место занял… нет, давно уже не человек — в буквальном смысле бессердечный механоид, который сохранял пока что какие-то человеческие черты, но будто бы и сам понимал, что все это дешевый балаганный маскарад, и стремился от него избавиться.
С узкого лица Лазаруса, будто выключенные рубильником, исчезли все эмоции. Механический глаз-монокуляр загорелся, луч света ударил Джеймсу прямо в лицо, и он машинально прикрылся от него рукой.