Проходя мимо дома натуралиста Степанова, Надя увидела, как по тропинке в ее сторону идет, чуть прихрамывая, дама представительной внешности в красном вязаном платье. Выйдя на Покровскую дорогу и поравнявшись с Надей, она произнесла высоким голоском:
— C добрым утречком, госпожа Чаликова!
— C добрым утром, сударыня, — вежливо ответила Чаликова. — А вы, как я понимаю, и есть… — Надя на миг замялась, как бы предлагая собеседнице представиться самой.
— Серафима Платоновна, — пришла ей на помощь сударыня. — Супруга Виталия Палыча.
— Профессора Степанова? То есть кандидата наук…
— Ну да. Виталик мне столько про вас наговорил, что я чуть ревновать не начала! — Госпожа Степанова заливчато засмеялась.
Надя и Серафима Платоновна медленно шли по Покровской дороге в сторону шоссе — казалось, будто Степановой какая-то травма не позволяла идти быстрее.
«Знакомое у нее лицо, — думала между тем Надя. — И фигура как будто знакомая. Где-то я ее уже видела…»
— А скажите, Надя, как поживает наш почтеннейший господин Покровский? продолжала Серафима светскую беседу.
— В каком смысле? — осторожно переспросила Чаликова.
— Ну, после всех, гм, так сказать, приключений…
Госпожа Степанова явно хотела что-то узнать, и Надежда, не зная причин ее любопытства, решила отвечать по возможности уклончиво:
— Если вы, уважаемая Серафима Платоновна, имеете в виду прискорбное приключение позавчера на кладбище, то пуля угодила не в господина Покровского, а в моего коллегу Свинтусова.
— И насмерть? — ахнула госпожа Степанова, всплеснув широкими рукавами. Надя кивнула. — Ах, какой ужас! И у кого только рука поднялась?..
— Уверена, что милиция установит, — ответила Надежда. — А чудный ныне денек, Серафима Платоновна, не правда ли?
Видимо, поняв, что Чаликова не очень-то настроена откровенничать с малознакомым человеком, Серафима Платоновна проявила инициативу:
— Наденька, а вы случайно не в курсе, что за стрельба стояла нынче ночью? Даже мы с Виталием Палычем глаз не сомкнули.
— Кто-то стрелял, — деланно равнодушно пожала плечами Надя. — На болоте, что ли…
— Но… Так сказать… — Серафима запнулась, будто пытаясь сформулировать вопрос. — Ну, в общем, никто не пострадал?
— Нет-нет, Серафима Павловна, все живы и здоровы, — успокоила ее Чаликова.
— Ну и слава богу, — облегченно подытожила госпожа Степанова.
Во время беседы Чаликова все время посматривала по сторонам, и вскоре увидела справа неподалеку от дороги, почти на краю густого ельника, вросший в землю камень. Подойдя поближе, Надя заметила, что на нем выбита какая-то надпись.
— Должно быть, межевой знак, — заметила Серафима. — В старину таких, говорят, было много…
C трудом разбирая замшелые старославянские буквы, Чаликова прочла: «Налево пойдешь — в болото попадешь, направо пойдешь — совсем пропадешь, прямо пойдешь — клад найдешь».
— Наверное, опять пресловутые клады баронов Покровских, — усмехнулась журналистка. — Если вы устали, то, может быть, присядем?
— Нет-нет, — как-то даже испуганно отказалась Серафима Платоновна, сесть я всегда успею. Немного тут постою и домой пойду. A вы куда?
— В Заболотье, — не стала скрывать Чаликова.
— Ну так я не прощаюсь, — госпожа Степанова крепко, по-мужски, пожала Наде руку, и та поспешила к шоссе. «А на озеро загляну на обратном пути», — решила Чаликова.
Уже перед тем как повернуть к Заболотью, Надя оглянулась, и что-то показалось ей странным. A именно — отсутствие на Покровской дороге могучей фигуры ее новой знакомой. Не было ее видно и с левой стороны, где желтел широкий луг. Оставалось одно — Серафима Павловна, вместо того чтобы отправиться домой, пошла по тропинке к озеру.
И тут Надю осенило, где она недавно видела Серафиму — ночью, возле каменного столба, который та пыталась свалить, за что и поплатилась стрелой пониже спины. Оттого-то, очевидно, госпожа Степанова и ответила отказом, когда Надя предложила ей присесть.
Чаликова вернулась назад к камню и еще раз перечитала надпись. Действительно, прямо за камнем начинались три узких тропинки, и Чаликова пошла по средней, но не потому что она сулила найти клад, а потому что казалась чуть более хоженной, чем две другие, почти совсем заросшие лесными травами. И увы — Надежда даже не вспомнила о дубовском наказе сторониться уединенных малолюдных мест. Земля по обе стороны тропинки была изрыта ямами и окопами — Надя догадалась, что это дело рук многих поколений кладоискателей, слишком буквально понявших надпись на камне.
Вскоре тропинка вывела ее к озеру — оно и впрямь было очень живописно и напоминало прозрачную жемчужину в оправе желтеющих берез, за которыми высокой стеной темнел хвойный лес. Все это, отражаясь в подернутой легким ветерком воде, создавало впечатление чего-то не очень реального, зыбкого, виденного где-то на полотнах французских импрессионистов.
При всей практичности своей натуры Чаликова умела ценить прекрасное и в природе, и в жизни, и в искусстве. Она присела на пенек под густым ракитником и прислушалась к звукам озера и леса. Вот ветерок прошуршал в раките… Вот на другом конце озера с клекотом взлетели утки… И вдруг Надя явственно услышала свою фамилию.
Быстро сориентировавшись, журналистка бесшумно легла на пожелтевшую траву и напрягла слух. Да, действительно, по другую сторону ракитового куста говорили о ней. Слышно было неважно, Наде приходилось напрягать слух, но до нее долетало далеко не все, о чем говорили. Хоть и не сразу, Чаликова поняла, что беседовали двое — один мужской голос и один женский, хотя слабая слышимость не давала возможности определить, кому они принадлежат. Надя была уверена лишь в том, что женский — это голос ее новой знакомицы госпожи Степановой.