Стараясь не наступить на госпожу Кассирову и ее поминальщиков, в живописном беспорядке мертвецки валявшихся среди могил, они добрались до того края кладбища, где лежал убитый.
— Очень странно — фрак мой, а во фраке как будто не я, — глубокомысленно изрек поэт.
— Если бы Ваше Сиятельство не бросали его где попало, то фрак был бы на вас, — с некоторым раздражением заметила баронесса.
— Ага, — хмыкнул Покровский. — A я — на его месте. — Тут на челе поэта вновь явилось клеймо вдохновения, и он принялся экспромтом слагать вирши:
— Госпожа Чаликова, у вас не найдется подходящей рифмы к слову «двойник»? — запнувшись на последней строчке, спросил поэт. Надя чуть подумала и на одном дыхании выпалила:
— O-о, недурно! — похвалил Покровский. — Вам бы, дорогая госпожа Чаликова, в молодые поэтессы податься. A кстати, что это за Свинтусов Ник?
— Мой коллега-журналист, мы приехали сюда вместе с ним и с Мешковским. Не знаю, почему вдруг у меня вырвалось это имя! А кстати, где он?..
— Ничего не случается просто так, — назидательно промолвила баронесса. Нет-нет, это не фатализм, а закон истории… Давайте перевернем его и посмотрим.
— Ни в коем случае! — воспротивилась Надя, изрядно образованная в вопросах следственной практики. — Не будем ничего трогать до следователя или хотя бы доктора.
Свет фонарика и легкое покряхтывание среди родовых надгробий указывало на то, что прибыл доктор Владлен Серапионыч. Он был в легком пальто, накинутом прямо на исподнее. Следом осторожно ступал его ветеринарный коллега Семен Борисович Белогорский.
— Вот, привез доктора, — сообщил Семен Борисович. — Теперь, Серапионыч, вам карты в руки.
— Ну, где тут наш дорогой покойничек? — радостно вопросил доктор. — A-а, Наденька, очень приятно, что и вы здесь. Баронессе — мое почтение. Ну и, разумеется, достославному хозяину.
— Между прочим, Владлен Серапионыч, именно достославного хозяина мы собирались оплакивать, обнаружив покойника, — заметила баронесса фон Ачкасофф.
— Ах да, фрак, ну и все такое, — пробормотал доктор, ловко переворачивая убитого на спину. — Доиграетесь вы, батенька, однажды с вашими веселыми похоронами…
— Это он! — вскрикнула Надя. — Свинтусов!
— Какой свинтус? — не расслышал Серапионыч. — Свинтусы — это по части Семена Борисыча.
— Да нет, журналист Ник Свинтусов, — пояснила Чаликова.
— A-а. Ну что ж, мертвые журналисты — это уже по моей части, — доктор перевернул труп на прежнее место. — Думаю, переносить его в дом не стоит, пускай полежит до приезда милиции. Место тихое, уютное…
— Вот с милицией возникла проблема, — озабоченно произнес Белогорский. Супруга пыталась позвонить, да опять что-то со связью.
— У нас телефон еще с совхозных времен остался, — пояснил Покровский. Удивляюсь, как он при нашей разрухе иногда еще и работает. Ну что поделаешь, утром позвоним из Заболотья. Был бы мобильный…
— А ведь мобильный телефон был у него, — осенило Надю. — Ну, у Ника Свинтусова. — И с этими словами она безошибочно извлекла у покойника из кармана мобильник. — Посветите, пожалуйста.
В неверном свете фонарика Надя набрала «ноль-два»:
— Милиция? Тут вас беспокоят из Покровских Ворот… Они спрашивают, где это, — обернулась Чаликова к Ивану Покровскому.
— Вблизи Заболотья, десять верст по Северному тракту, — поспешно пояснил тот.
— Десятый километр Прилаптийского шоссе, около Заболотья, — сказала Надежда в трубку. — У нас тут убийство. Погибший — журналист Ник Свинтусов… Да-да, из огнестрельного оружия… Преступник скрылся. Хорошо, будем ждать… — Надя выключила телефон и положила его на ближайшее надгробие. — Обещали быть с утра и просили ничего не трогать.
— Ну вот и прекрасно, — подытожил Иван Покровский. — То есть, конечно, ничего прекрасного, но, как бы там ни было, давайте, пройдем в дом.
— A как же покойник? — спросила баронесса. — Может быть, я его покараулю?
— A я вам составлю компанию, — предложила Чаликова.
— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — кивнул владелец Покровских Ворот. — Я вам принесу горячего чаю и что-нибудь покушать. Идемте, доктор, вам тоже надо согреться.
Оставшись втроем с баронессой и Свинтусовым (если не считать Мешковского и прочих гостей, по-прежнему валявшихся среди могил), Надя поудобнее устроилась на полуразвалившейся каменной скамеечке и спросила:
— Уважаемая госпожа фон Aчкасофф, вы, кажется, самый благоразумный человек из всех, кого я встретила в Покровских Воротах. Скажите мне ради всего святого, что все это значит?!
Баронесса, сидевшая прямо на траве, прислонившись спиной к памятнику, начала повествование:
— Видите ли, Надежда, чтобы понять, что здесь происходит, нужно углубиться в историю на двести лет назад и проследить истоки и генеалогию баронов Покровских. — Похоже, кандидат исторических наук всерьез оседлала своего Буцефала, и в ее речи зажглась неподдельная искра. — Первый барон Покровский, Савва Лукич, появился в здешних краях в самом конце восемнадцатого века, в царствование императора Павла Петровича. Кстати, вон там его склеп, — указала баронесса на приземистое мрачное сооружение неподалеку.
— Довольно странное сочетание, — заметила Чаликова, — Покровский, да еще Савва Лукич — и вдруг барон.
— Да-да, — кивнула госпожа историк. — Барон Дельвиг, барон Корф, барон Врангель, баронесса фон Ачкасофф… Но я докопалась и до этого. Поручик Савва Покровский служил в Гатчинском Его Величества полку, и однажды Павел, увидев его, сказал: «Чего ты на меня уставился, как барон на новые ворота?». «Вероятно, Ваше Величество желали сказать „баран“?» — учтиво переспросил поручик. «Царское слово свято, — заявил император, — отныне будешь бароном». C этими словами Государь пожаловал поручику надел земли в Кислоярском уезде, куда Савва Лукич и отбыл, уйдя в отставку вскоре после кончины Павла Петровича. Здесь он построил эту усадьбу, которую так и назвал — Покровские Ворота. Баран стал символом рода и элементом фамильной геральдики, а выражение «Чего глядишь, как баран на новые ворота?» девизом баронов Покровских.