— Немного осталось от Тарунина, — сказал он. — Здорово поработала здесь артиллерия.
— Сначала разбомбили все немцы, — объяснил старший лейтенант Рябоконь. — Мы вели огонь уже по развалинам. А била наша артиллерия, действительно, здорово. Воронка на воронке. И то сказать — две артподготовки!
— Две артподготовки, два штурма... — задумчиво произнес Буранов, на миг отрываясь от трубы. — И никаких результатов!
— Никаких. Прямо заколдованное место! — сокрушенно вздохнул лейтенант.
— Заколдованное? Вполне понятно, что немцы так держатся за Тарунинские высоты. Это же их глаза. Кому охота глаз лишиться?
— Точно, — отозвался старший лейтенант.
И полковник, и старший лейтенант, и оба солдата очень хорошо понимали, что значит Тарунино...
Ценой величайших, героических усилий в январе сорок третьего года войска Ленинградского фронта прорвали кольцо вражеской блокады, взяв Петрокрепость, тогда называвшуюся Шлиссельбургом. Это был огромный выигрыш. Сразу же значительно улучшилось положение Ленинграда. Станция Мга оставалась еще у противника, но через Шлиссельбург, по берегу Ладожского озера, была тотчас же проложена новая железнодорожная линия. По ней обильным потоком хлынуло в Ленинград с Большой земли продовольствие, оружие, боеприпасы и людские резервы. Однако противник занимал еще Тарунинские высоты, с которых просматривалось расположение наших войск километров на восемь вглубь, до самой Ладоги и далеко в обе стороны. С этих высот вражеские наблюдатели могли прекрасно корректировать огонь своей артиллерии, обстреливавшей наши поезда, станцию Ладога и даже суда на Ладожских каналах. По железнодорожным эшелонам немцы стреляли с закрытых позиций и прямой наводкой с высот.
Казалось бы, в таких условиях немыслимо провести по железной дороге ни одного эшелона: длинный состав вагонов, не очень быстро движущийся по прямой линии, — цель, которую легко поразить артиллерийским огнем. Но все же десятки составов проходили ежедневно в Ленинград и обратно. Поезда шли под прикрытием нашей артиллерии.
Партия и правительство вверили оборону Ленинграда Андрею Александровичу Жданову. До войны он возглавлял ленинградских большевиков в мирных боях за коммунизм, теперь коммунизм приходилось защищать с оружием в руках. И Жданов стал «душой обороны» города Ленина — так справедливо назвал его народ. Едва появилась возможность железнодорожного сообщения с Москвой, Жданов прежде всего позаботился о надежной защите поездов. На охрану железной дороги было поставлено крупное артиллерийское соединение. Этой артиллерии штаб Ленфронта поручил борьбу с батареями противника, обстреливавшими наши поезда. Артиллерийская разведка всех видов доставляла точные координаты действующих батарей и отдельных тяжелых орудий противника. Все они брались на учет штабом контрбатарейиой группы. И едва какое-нибудь немецкое орудие делало один-два выстрела по линии железной дороги, на него обрушивался огонь нашей тяжелой артиллерии.
Но все же не обходилось без потерь на железной дороге, а контрбатарейная борьба поглощала огромное количество снарядов, требовала величайшего напряжения, сковывала большие силы артиллерии. И все это происходило только потому, что вражеские наблюдатели сидели на Тарунинских высотах. Стоило сбросить врага с этих высот, захватить хотя бы топографический гребень главной высоты — и все изменилось бы: гитлеровская артиллерия лишилась бы «глаз».
Дважды наши войска пытались это сделать — и не смогли.
Почему же позиции противника, не имевшие особо сильных инженерных сооружений, оказывались неприступными? Этот вопрос заставил призадуматься командование особой группы войск, которой ставилась задача — овладеть Тарунинским рубежом. Ответа не было в материалах штаба дивизии Василенко, штурмовавшей рубеж. Полковник Буранов решил, что тайны Тарунинских высот не разгадать, сидя в штабе над картами, разведсхемами, журналами боевых действий и прочими документами. Надо своими глазами взглянуть на таинственные высоты. А взглянуть на языке Буранова — значило вести непрерывное наблюдение хоть двое суток кряду. Выезд в район Тарунина еще никому не разрешали: командование фронта опасалось чем-либо выдать подготовку операции. Но Буранов был человек напористый и уж если что задумал — не отступал. Другому, может быть, и отказали бы, а ему было разрешено одному, даже без адъютанта, побывать под Тарунином с непременным условием ничем не обнаружить своих истинных намерений, — поехать якобы в гости к своим старым друзьям по финской войне. Таких друзей у Буранова имелось немало. В числе их был и командир артиллерийского полка, действовавшего с дивизией Василенко. Этот командир сердечно встретил Буранова и приказал своему начальнику разведки провести его, куда пожелает, и показать все «хозяйство».