Впрочем, не совсем так, – там, на ветке молодой березы сидела какая-то птица. До нее было шагов пятьдесят, поэтому я не разглядел – был это ворон или же кто-то из хищников, вроде ястреба. Увидев, что я встаю, птица взмахнула крыльями и, резко поднявшись в воздух, вскоре исчезла. Интересно, что вместе с улетевшей птицей, пропало и ощущение тяжелого взгляда.
Я спокойно поел, потом полежал на траве с полчаса, и затем – снова двинулся в путь.
Идти было уже значительно легче. И тотчас забрезжила надежда засветло успеть добраться до следующей террасы хребта, а там уже и заночевать. По счастливой случайности, я добрался туда еще раньше, чем думал, поскольку по дороге мне встретился табун лошадей и я, разговорившись с табунщиком, очень скоро сумел расположить его к себе. Именно тогда я понял, что мир принял меня, а значит – первый шаг к удаче был сделан.
Ночевали мы в сторожке Акима – так звали того табунщика. Это был одинокий мужчина или, как говорят, бобыль, сорока шести лет отроду, живущий по ту сторону хребта в поселке с весьма «поэтическим» названием – Сучак. Я всегда недоумевал: вот из каких таких соображений, я дал бы подобное название поселку, в котором живу?
Сторожка Акима топилась по-черному и дым, поначалу выедавший глаза, стал мало-помалу уходить в дыру на крыше.
– Жарче, жарче топи – учил меня Аким,– а не то дым не уйдет.
Я раздувал сыроватые дрова, пока, наконец, пламя не затеяло свой магический танец. Мы поели, и я угостил Акима спиртом, который всегда ношу в походы для подобных случаев. Он страшно обрадовался, и, выпив по первой, стал рассказывать о себе. Я перебил его, предложив по второй. Он откликнулся с готовностью и сам набулькал себе почти треть кружки, тотчас, слегка разбавив водой. Когда и я приготовил свою порцию, он без всякого тоста запрокинул кружку куда-то в черную бороду, а после пару минут пыхтел и занюхивал.
Я, как бы невзначай, продолжил разговор:
– Вот ты, говоришь, охотишься всюду, а приходилось ли тебе бывать в верховьях Чеворги. Там, говорят, и медведя промышляют.
– А почему нет? Медведь здесь везде есть. Только к Чеворге я не ходок боле.И тебе не советую.
– Отчего же?
– Да, знаешь, не сказать даже… Я там был три раза и каждый раз какие-то чудеса. Болел потом, едва на ноги встал. А то как-то пришел, захожу за горку, а все кругом белое.
– Как так?
– А так – и трава, и листья, и небо, словом все белое, как мелом обсыпанное. Я перекрестился и ну – драпать. Пробежал маленько – отпустило. И собаку мою куда-то занесло. Уж как ни звал – все без толку. Я и по воде босой ходил, чтоб заразу какую в дом не принесть. Пока домой шел молитвы читал…
– А собака как же?
– Да дома меня поджила, съежилась вся, дрожит. Ну, потом, правда – ничего, отошла. С тех пор я туда не ходок.
– А где ты обычно пасешь табун?
– Да везде.
– А ты не мог бы меня провести до верха Аймени?
– Да можно, а нашто тебе туда?
– Да мне не туда, мне дальше.
– Ладно, утром обсудим. Ложись, уже поздно.
Поутру, когда я еще спал, Аким сготовил завтрак, и уж затем разбудил и меня. Мы поели, и после мой друг сказал:
– Я с тобой не пойду. Нельзя мне. Но помочь возьмусь. Дам тебе хорошую лошадь и езжай куда знаешь.
– А как же я тебе потом лошадь верну?
– Да когда она тебе не надобна будет, отпустишь восвояси – сама дорогу найдет. Где останавливаться будешь, дай ей попить и поесть: не машина тебе, сам понимаешь. Только, когда отпускать будешь на кормежку, передние ноги свяжи обязательно, а то может убежать, не дай бог…
– Спасибо. Уж и не знаю, как тебя благодарить.
– Да нормально все. Ступай коли нужно тебе, Бог – судья.
Пока я собирал рюкзак, Аким снаряжал черную, как смоль кобылу, все время что-то бормоча себе под нос. Он обхаживал кобылу со всех сторон, поглаживал ее, что-то шептал на ухо. Табунщик явно заговаривал животное от каких-то напастей, стараясь сделать наш путь легким и неопасным. Наконец он подвел лошадь ко мне.