Именно после этого письма, мне была дана идея, благодаря которой я смог, наконец, как-то повлиять на завязанный вокруг Катарины узел судьбы. Это была заслуженная награда…
Я как раз сидел и размышлял о том, что первая часть схватки выиграна, и что пока неизвестно, как будет выглядеть вторая часть, которая, скорее всего, станет последней. Я сидел в который раз над натальной картой Катарины и вдруг «вспомнил» костер. Он был только сложен и еще не горел. Это был костер, на котором должна была гореть она. Я стоял рядом со своим другом почти посреди площади, и у меня не было ощущения победы. У меня, пожалуй, вообще не было никаких ощущений. Я стоял, переступая босыми ногами на холодной брусчатке, поеживаясь от хищного рева толпы, жаждущей зрелища и от силы, исходящей от моего недавнего врага. Даже у столба Катарина продолжала сражаться. Я хорошо помню, как подошел палач с факелом, и как огонь внезапно потух под взглядом этой женщины. Толпа замерла, а палач, упав на четвереньки, стал отползать куда-то за тюки с хворостом. Тогда вышел священник и, подняв крест, предложил ей покаяться. Она рассмеялась в ответ, обнажив выбитые окровавленные зубы, и закричала:
– Это тебе-то, толстый мешок я должна каяться? Посмотрим лучше, как ты укреплен своей верой,– и она, слегка приоткрыв рот, посмотрела на него немного рассеянным взглядом. Их связала мягкая, но очень прочная светящаяся нить и священник упал, согнувшись пополам.
«Ведьма!» – закричала толпа. – « Сжечь ведьму!» И в Катарину полетели камни, но, по-моему, ни один из них не достиг цели. А потом из толпы, похоже, откуда-то слева, вылетела арбалетная стрела…
Я как будто очнулся. Ведь если бы не эта стрела, Катарина бы отдала все долги еще тогда, приняв неимоверные муки костра, а теперь костер, фигурально выражаясь, «перешел» в эту жизнь и тлеет, казалось бы вечно. Что же делать мне сегодня? Бегать с «ведрами» и «заливать огонь водой» то там то – тут? Бессмысленно. Пока я бегу за очередным «ведром», «огонь» разгорается с прежней силой. Тогда, может быть, раздувать огонь, невзирая на ее боль? Чтобы ее вообще скрутило, чтобы год или два превратились для нее в беспросветную пытку, с тем, чтобы после все ушло и, может быть, забылось? Очень рискованно. Это и не всякому мужчине под силу.
Но есть еще одно. Если вернуться назад и каким-то образом повлиять на тот арбалетный выстрел, если стрела пролетит мимо или вообще не вылетит, то Катарина примет мучения костра и тогда, может быть…
Я сел за стол.
– Привет, это опять я,– так началось мое письмо,– И я по-прежнему стыжусь своего эпистолярного стиля, который не идет ни в какое сравнение с твоим. Дорогая Катарина, я вспомнил все и теперь мне немного страшно и нелепо спрашивать то, о чем я все же спросить обязан. Это необходимо. Соберись с силами, собери все то, что бурлило в тебе раньше и постарайся понять. Ты спрашивала меня о магии, и в твоих словах я чувствовал некое осуждение. Я чувствовал даже какую-то убежденность, с твоей стороны, в безусловной греховности того, чем я занимаюсь. Что ж, возможно, но кому судить? Я знаю лишь то, что в мире ничего не исчезает бесследно и ничего не дается просто так. Любой поступок, любое действие рождает энергию, которая затем будет материализована. Как любая жидкость выпавшая в организме не по месту: гной, кровь или слизь – неизбежно превратится в соединительную ткань, иногда даже во вред всему телу.
Так и в Макрокосме: пусть не сразу, пусть через какое-то время, но зло обязательно воплотится где-нибудь в виде кучи мусора, а тотальное зло, рождаемое целыми народами – в развалины городов и пепел рукописей. Добро воплощается в садах, порядке, красоте парков и улыбках людей. Я также знаю, что закон воздаяния, о котором я только что вскользь упомянул, не может быть сильнее любви, поскольку Бог – это и есть любовь. Подумай как-нибудь об этом. Теперь я скажу главное. И потому я перехожу на новый абзац.
Я хочу изменить твое прошлое, и мне для этого нужно твое согласие. Это очень серьезно, хотя, наверное, и нелепо просить тебя вернуться назад в шестнадцатый век и принять там нечеловеческие мучения костра инквизиции. Тем не менее, это не формальность, я действительно хочу, чтобы ты осознала то, что я тебе сказал. Ты тогда и вправду сотворила очень много зла. Твой процесс не был, строго говоря «охотой на ведьм», поскольку было множество вполне надежных свидетельств того зла, что ты сотворила.