«… Тебе не позавидуешь, ибо как можно завидовать человеку, у которого поводырем является боль?»– хохотнула тогда моя подруга на Лысой горе.
И только теперь я воспринял этот неприятный смешок как ценнейший совет, данный мне далеко за полночь в том нашем странном путешествии.
Боль… Я сел и уколол ногу булавкой в том самом месте, где только-только сидел комар. Боль разлилась мгновенно и залила все сознание. Я держал изо всех сил перед глазами письмо Катарины, продираясь сквозь боль и пытаясь не упустить из виду и восприятия то, что было добыто с таким трудом. Затем что-то толкнуло меня, я взял и пошел, ковыляя по песку, и волоча ноющую от боли ногу. Внезапно боль стала такой сильной, что я не заметил, когда именно исчез из-под ног песок…
Я уже переставлял ноги по булыжной мостовой, и боли уже не было. Вокруг было много людей, и никто меня не замечал.
А вот и помост. Вокруг дрова и какие-то люди снуют туда-сюда. Суета. Вот и она, привязанная к столбу. Успеть бы… Где же человек с арбалетом? Вот подошел палач, осталось совсем немного… Господи, успеть бы… Но как? Я ведь лишен способности физического воздействия, я не могу выбить у него из рук арбалет. Слева от площади стояли несколько лошадей, запряженные в большие телеги. На одной из них была привезена Катарина, на других – дрова, столб и все остальное. Лошади! Вот, кто мне нужен. Ведь они, как никто должны меня чувствовать!
Я подошел поближе. Животные забеспокоились, стали похрапывать,
мотая головами. Остается десять шагов, восемь, семь, пять… Лошади заметались, и неистовое ржание заполнило площадь, одна гнедая кобыла взвилась на дыбы. Собаки гавкали уже давно, а теперь они просто захлебывались лаем.
– Ведьма, ведьма,– закричала толпа. Я оглянулся и увидел, как согнулся пополам палач… Оставались секунды, и я, метнувшись к лошадям, замахал на них руками. Они рванулись с места и побежали на площадь. Толпа, разом выдохнув, подалась назад.
Я обернулся и увидел ее глаза полные удивления. Еще мгновение и огонь, набрав силу, коснулся ее платья…
***
Я давно не писал ей, поскольку битва была окончена и необходимость во мне отпала, но совсем недавно я получил последнее письмо:
– В этот раз я скажу немного. Только самое важное. Странно и неловко чувствовать себя спасенной. По всей предыдущей жизни я не привыкла просить и принимать помощь. У меня же перед тобой долг великий и небывалая ответственность: теперь такое ощущение, что все, что делаю, делаю и для тебя тоже и как бы с тобой. Очень страшно «заехать не туда». По инерции живу еще по принципу: «Человек, в сущности, тотально одинок, и это неустранимо»
Не знаю, как рассказать, но раньше я считала тебя своим учителем, а теперь поняла, что нет никаких учителей, а лишь, в лучшем случае, если повезет – хорошие добрые советчики, которые встречаются то в придорожном трактире, а то и в ночлежке, в которую тебя занесла пурга. И ты слушаешь их советы, но почти всегда это получается в полусне, поскольку, ты слишком устал и радуешься, что теперь можно просто прикрыть глаза, без малейшего риска замерзнуть. Но порой бывает так, и именно так произошло со мной, что очнувшись уже утром, когда пурга стихла, ты не находишь рядом того ночного человека, который заботливо оттер шерстяным шарфом твои окоченевшие ноги и согрел для тебя чашку вина.
До тебя медленно доходит, что после того, он еще что-то советовал насчет дальнейшего пути, что-то необыкновенно важное. Что-то без чего дальше и двигаться-то невозможно… И тогда ты с горечью понимаешь, что закрыв глаза и заснув, ты потерял неизмеримо больше, чем если бы заснул там, на морозе, по ту сторону двери.
Рассеяние
Благостно небесное насилье,
Руль миров держащее в руке!
Эсхил.
Говорить об опасности сегодня уже, пожалуй, бессмысленно. Это – правда, ибо, в противном случае, я бы не стал рассказывать о событиях, о которых пойдет речь ниже. Все это было странно и, чего греха таить – страшно, но главное – совершенно непонятно – что именно нужно делать? А предсказание или даже пророчество беды без идеи, как ее преодолеть – дело бесполезное, если даже не праздное. В общем, теперь – это уже просто воспоминания, худо-бедно изложенные, всего лишь воспоминания, которые, я вполне допускаю, интересны и дороги только мне.
***
Это был, наверное, один из самых спокойных периодов в моей жизни. Все вокруг было как нельзя лучше, и говорить именно тогда о каком-то катаклизме было бы в высшей степени нелепо. И тем не менее…
Первое видение случилось на одной из центральных улиц города, имевшей длинное название, ассоциируемое с фанфарами и победными шествиями. Я возвращался с какой-то встречи, когда со мной вдруг произошло нечто странное, что несколько позже, уже имея опыт, я назвал «включением».