В общем я увидел все тот же город, но теперь его уже нельзя было назвать городом привычных лиц, поскольку лиц не было. Он был мертвым и заброшенным. Некогда радовавшие глаз старинные, немного вычурные дома, теперь медленно превращались в мертвые каменные осколки, улицы – в пыльные замусоренные лабиринты, оставленные, очевидно, суетно, в какой-то момент и сразу.
Последнее обстоятельство не вызывало у меня ни малейших сомнений. Я обнаружил на своем пути несколько автомобилей с приоткрытыми дверцами и оставленными ключами зажигания, я видел, что в квартирах, постанывающих от трещин, стоит мебель и висят занавеси и картины. Город был явно оставлен уже давно, это было понятно, поскольку через асфальт проезжей части пробивалась густая бурая трава. Многие балконы обрушились из-за прорастающих из стен деревьев. Теперь мой город стал пристанищем диких собак, которых здесь было видимо-невидимо. Происходящее мне казалось странным, но боясь упустить картину, я все же медленно двигался по пустынным улицам, как корабль-призрак, занесенный неведомым ураганом. Ветер носил клубы пыли и песка, но привычного мусора – газет, банок и бутылок нигде не было. Вот аптека. Странно – целые стекла, правда, большинство лекарств вывезено. Магазины полны или наполовину полны товаром. И вот опять странность – город брошен давно, а мародеров здесь почему-то не было. Оглядываюсь. Картина пропала также внезапно, как и появилась, и вот я снова стою на том же месте, где и был. Причем в этом моем привычном мире прошло от силы полсекунды, поскольку и ноги и руки были практически в том же самом положении, что и до видения…
Шли дни, и подобные включения стали случаться все чаще, а затем просто посыпались на меня, как лавина. Я стал видеть многие улицы города, нигде не встречая людей и оставаясь незаметным для полчищ собак и крыс. Более всего меня беспокоило то, что я не знал, что с этим делать. На меня шла явная информационная посылка, которую необходимо было осмыслить и затем принять какое-то решение. Если брать самый примитивный срез в понимании этой проблемы, то можно было предположить, что город ожидает некая катастрофа, но что это может быть, если даже мародеры обходят теперь это место стороной? Многие вопросы мучили меня тогда, но ответа на них я не знал, и их с каждым днем становилось все больше и больше. Внутреннее чувство подсказывало, что время еще есть, что все это произойдет не так уж скоро и можно, в общем-то, не спешить.
Все шло своим чередом, и вот однажды мне позвонил Акива. Он вообще-то звонил крайне редко, ибо нужды во мне не испытывал. Поэтому каждый его звонок был по-своему уникален. Всякий раз в подобных беседах, даже не особенно интересуясь, насколько я в этот момент занят, он сообщал о каких-то своих умозаключениях или открытиях, которые, впрочем, всегда казались интересными и оригинальными. Этот звонок был особенно необычен, поскольку Акива просил о встрече. За время нашего «второго» знакомства, я встречался с ним всего три раза, и всякий раз это были поводы особой важности.
Мы медленно шли по большому пустырю, где летом иногда останавливаются залетные циркачи, разбивая свой веселый лагерь с брезентовым шапито посредине. Акива был взволнован и говорил отрывисто, глядя по сторонам, как будто стеснялся того, что говорил или боялся, что его поднимут на смех.
– Беда, дружище, большая беда! Не знаю что делать. Было недавно у меня видение, мне показали наш город, но только он был мертвый. Понимаешь? Пустой город, одни собаки. Сначала я думал переждать, но меня заставили встревожиться. Представляешь, я был не только здесь, я был везде, и везде – одно и то же. Нет людей и кругом одни собаки да вороны. А в одном городке неподалеку отсюда я видел очень странную картину. Посреди главной площади, прям между памятником Ленина и каким-то правительственным зданием сидит в качалке старик и смотрит вверх. Покачивается так и глядит куда-то. Весь грязный, закутанный в какое-то подранное одеяло, в войлочных ботинках с давно поломанными “молниями”. Я подошел и спрашиваю, мол, не нужна ли помощь, а он посмотрел на меня и только улыбнулся, молча. Потом отвернулся и стал опять глядеть куда-то вверх, покачиваясь в своем кресле.
– Кто вы такой? Я почти закричал тогда,– продолжал Акива, по-прежнему не то, смущаясь, не то, просто мрачнея на глазах, – я сначала подумал, что он глухонемой, но тот опять же спокойно повернулся и сказал: «Я – один из тех двадцати трех…» Я не понял, что он имеет в виду, но старик, молча, поднял вверх палец и, прищурившись, сказал: