После этого разговора предчувствия стали точить и меня. Подстегивались они еще и тем, что человек, который звонил, был не Акива, или, вернее сказать, это был уже не Акива, это был кто-то другой, который готовится исполнить «последний танец».
Следующая «встреча» с моим приятелем была весьма печальной. Уже ближе к весне я получил повестку из прокуратуры, и вскоре явился в институт судебно-медицинской экспертизы на опознание. Там же стояли еще двое мужчин, которые были приятелями Акивы по рыбалке. Да, он был весьма умелый рыбак и охотник, тонко чувствовавший природу и повадки зверей. Он был большой мастер по части охотничьей магии, знал множество заговоров на оружие, ритуалов общения с духами-покровителями охоты.
Как выяснилось, он утонул на следующий же день после нашего последнего телефонного разговора, я слушал подробности, которые диктовали для протокола эти двое, а мне было жутко и холодно в этой сплошь каменной, освещенной тускловатыми лампами и заставленной цинковыми столами мертвецкой.
– Он провалился в полынью, хотя в том месте было уже много следов, и никто не слышал, чтобы лед скрипел или подламывался,– так говорил один из мужчин, тот, что был постарше, с красным лицом и крепкой фигурой. – Но это была не беда. Там доска валялась, и мы сразу ему ее кинули. Он на нее улегся грудью и стал помаленьку вылезать. Петруха,– он указал на второго,– побежал за веревкой. Ну, а он,– мужчина мотнул головой на стол, где лежал Акива,– уже вылез к тому времени по грудь, распластался так по льду и лежит. Я отвернулся, чтобы поторопить Петруху,– он опять указал на второго мужчину,– а когда повернулся, то увидел, только пузыри из-под воды. Видать, почему-то сполз он в воду обратно…
Следователь все записал и обратился ко мне:
– Как вы объясните текст этой записки?– он протянул мне
тетрадный лист с карандашными записями, заложенный в полиэтиленовый плоский пакет. Лист был долгое время в воде и потому сильно раскис, но все же слова все еще читались вполне отчетливо:
«Я все понял, но времени у меня уже не осталось. Скорее всего,
ты меня уже не увидишь, но надеюсь, что хотя бы эта записка тебя найдет. Я
понял все, но двадцать четвертым мне уже не стать никогда. Двадцать четвертый
– это 4 – 10,11 в последнем. Яснее сказать не могу по известным причинам. Ты
всегда был сообразителен, поймешь и теперь. И торопись, ибо четвертый ужу поднес к губам свою трубу. Твой Акива»
С обратной стороны листка была надпись: « Прошу передать эту записку
моему другу по адресу…»
– Так что вы можете сказать об этом?
– Не знаю, – искренне ответил я.
– А почему он в записке называет себя Акивой?
– Ну, это прозвище такое, – ответил я, пожав плечами.
– И все же, что он имеет в виду в записке? Что такое «4-10,11 в
последнем»?
– Я – правда – не знаю. Мне все это странно не меньше, чем вам.
Следователь отобрал у меня тетрадный листок и разрешил идти.
Я шел в раздумьях, не обращая внимания на прохожих и чавкающий под
ногами подтаявший снег.
– Четвертый уже поднес трубу к губам… Это, понятно, ангел из «Апокалипсиса». «Апокалипсис» же – это последняя книга «Нового Завета». Следовательно, 4 – 10,11 в последнем – это, скорее всего 4 глава, 10 и 11 стих из этого текста. «Новый Завет» тогда был постоянно со мной и я встал прямо посреди улицы и листал мягкие страницы, пока не нашел нужное место:
– Тогда двадцать четыре старца падают перед Сидящим на престоле и
поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои перед престолом,
говоря: Достоин Ты, Господи, принять славу и честь и силу, ибо Ты сотворил
все, и все по Твоей воле существует и сотворено.
Все стало ясно, и когда я оторвал глаза от книги, то увидел, что опять
стою посреди пустого города, где шмыгают собаки, оставляя глубокие следы на
мягком снегу, заметающим потрескавшееся шоссе. Почему-то в этот раз я ходил
по Бабьему яру, и это было странно, поскольку в том месте я не очень-то люблю
бывать. Когда-то давно это ущелье между холмами почиталось древними
славянами как место материнской силы. Сюда приходили женщины, коим Бог не
давал дитя, и оставляли свои дары. Здесь волхвы и ведуны проводили свои
церемонии, поклоняясь Луне, покровительнице материнства, и духам яра, прося родить великого воина или мага.
Я бродил в своем видении по Бабьему яру, полон размышлений и
недоумения. Я шел по тропе, поднимающейся куда-то вверх по склону,
временами поскальзываясь и цепляясь за ветви деревьев.