Настало время, когда я остался совсем один. Все, кто помогал мне, кто наставлял меня, кто удерживал меня от разных глупостей, ушли в другие миры, и далее – увы – можно было надеяться уже только на себя.
А, возможно, попросту закончилось время брать и настало время отдавать. Я никогда не навязывал никому ни своей картины мира, ни тем более – своего, пусть и скромного, опыта.
Так получилось, что в это же время, я дружил с одной женщиной. Да что там – «дружил»! Наши отношения были гораздо шире дружбы, я и любил ее и оберегал, и обучал тому, что знал сам. Я продолжал вместе с нею свои эксперименты. Я даже отыскал в шаманских путешествиях ее «мировое»32 имя – Рута. В общем, это было настоящий магический союз: совместные медитации, путешествия силы, знакомство с местами силы и невероятные ночи жаркой и какой-то бесконечной любви.
Познакомились мы, когда мне было около тридцати, ей – около двадцати пяти, и единственной ее мечтой было поступление в мединститут. Скорее всего, мечта эта, так бы, и осталось мечтой, поскольку этот институт в нашем городе в те времена был, говоря мягко – не без греха. Иными словами, без нужных связей и взяток, попасть туда было очень сложно, если вообще возможно.
Идея помочь ей туда поступить посредством магии, зародилась у меня как бы сама собой, и я предложил поработать вместе с полгода, а уж далее посмотреть, как пойдет. Терять, собственно, было нечего, и она согласилась. Вообще, она была по натуре скептик, и вдобавок Телец, если это кому-то о чем-то говорит. Нежная, теплая, удивительно обаятельная, но… – проще было бы убедить Аятоллу Хомейни принять иудаизм, нежели разубедить ее в каких-то предрассудках. Но, я все же набрался терпения, и шаг за шагом мы начали двигаться вперед. Снова прошлись по известным мне местам силы, медитировали, вступали в контакты с разными духами, вызывали осознанные сновидения… В общем – «обыкновенная магия», если так можно выразиться. И вот наступает «роковой» август, когда, наконец, должно стать понятно, на что мы с ней годимся.
Далее все шло как во сне: подача документов – все прошло «без сучка, без задоринки», а ведь многим не удавалось даже это: не тот средний балл, что-то не то с анкетой, автобиографией и тому подобное. Экзамены – биологию и химию она боялась как огня. К ним мы готовились всю ночь на одном из мест силы. Ей попались вопросы, которые она знала, а дополнительных вопросов ей почему-то не задали – словно бы тотчас забыли об ее существовании. Оставался последний экзамен – сочинение. Его она тоже боялась, поскольку программную литературу терпеть не могла и потому мало что читала из этого списка. В общем, отмучавшись в последний раз и написав какую-то чушь о любви Онегина к Татьяне, стало вполне очевидно, что в мединститут она проходит! «На бреющем полете», но – проходит!
Началась учеба. Повторяя материал, Рута, по сути, читала мне лекции по анатомии и физиологии. Вечерами мы просиживали в анатомке, и я «сдавал» ей уже практические занятия. Она закрепляла знания, а мне это было страшно интересно. Помню, как мы возвращались уже ночью, и казалось, что вагон метро, пассажиры, а после – дождь и листья – все пахнет формалином. Мы разливали чай, резали сыр, но и тут был сплошной формалин. Тогда мы залазили в ванную и отмокали. Формалин понемногу исчезал.
Пролетела осень, тихо осыпались листья и с бархатным стуком попадали на дорогу каштаны. Выпал первый снег, а за ним и второй. Вскоре, к ее ужасу, пришло время первой сессии. Все экзамены казались страшными, как судьба узника замка Иф. После первой сессии, к слову, происходил основной отсев. Убирали тех, кто действительно не мог осилить материал, и с кем хотели свести какие-то счеты. Главным испытанием был, конечно, экзамен по анатомии черепа, который вообще по ощущениям напоминал прогулку вокруг гильотины.
Впрочем, я сказал: «К ее ужасу», еще и потому что прямо перед началом экзаменов, примерно недели за две, выпал странный расклад Таро: «Колесо Фортуны», «Башня», и, кажется «Сила». Аркан «Башня» всегда наводил на нее почти леденящий ужас. Хотя, конечно, в ее случае, это было вполне понятно. Почти всегда это обозначало для нее что-то крайне дурное. Например, Башня ей выпала перед тем, как случилось землетрясение в Спитаке и Ленинакане, куда ее и других медсестер и врачей отправили на ликвидацию последствий. Приехала моя Рута через месяц, долго была сама не своя, долго мучилась ночными кошмарами, была очень нервная и издерганная. Помню, она вскакивала от малейшего сотрясения дома, даже когда где-то что-то забивали…
Однако на этот раз мне удалось немного поднять ее дух, соврав, что две «светлые карты», против одной «темной» – это сущий пустяк. В общем, все сложилось отлично. Башня же, как я лишь потом понял, видимо, в данном контексте, означала разрушение прежнего мировоззрения, и затем – обретение Силы. Но, она все еще с неохотой расставалась со своим ползучим эмпиризмом. Нет, умом Рута вполне была уже на моей стороне, но внутри сущности Тельца все-таки что-то мешало принять все произошедшее, как есть – всем сердцем, сделав магию – своей природой. Но, я и тут не торопился. Подталкивать в этом деле также бессмысленно, как пытаться пинками заставить обезьяну эволюционировать в нечто человекоподобное.
32
Здесь – «мировое имя» – это то, которым Мир нарекает магов, шаманов и других, кто вступает с ним в коммуникацию. К слову, мастер Бореллиус пытался первоначально строить свои «пьесы» вокруг того, что мое «мировое» имя – Пегас. Позже, я понял, что это не так.