Но душку Праймуса мы любили. За его ум и романтическое, но в то же время серьезно-возвышенное отношение к археологии. «История человеческого общества, — любил говаривать он, важно разводя руками, — это все равно что палимпсест поверх палимпсеста. Чем глубже копаешь, тем больше слоев обнаруживается». И мы увлеченно слушали и робко надеялись, что он возьмет нас в экспедицию на Аляску, для которой ему выделили огромный грант и от которой все ждали больших открытий.
Каждый год в мае Мистер Жаба и Озверелая Сука устраивали в своем роскошном доме на Лос-альтос-Хиллс вечеринку в честь окончания очередного учебного года. На таких вечеринках он обычно объявлял, кого из студентов возьмет летом на раскопки. Каждая из нас страстно мечтала оказаться там — это такой скачок в карьере! Но он никогда не выбирал девушек, и все знали, по какой причине — из-за «той, кого надлежало бояться». Так что приходили мы на вечеринки, просто чтобы пожрать и попить на халяву.
В тот год там собрался весь факультет и почти вся администрация. Но я решила не ходить. Из-за Клариссы. Мы как раз недавно узнали, что у нее волчанка, да еще голову я себе побрила. В последнее время у меня болела коленка, даже пришлось отказаться от утренних пробежек, из-за чего я с зимы набрала лишних десять фунтов. А в тот вечер я вообще засиделась в гончарном классе — в драных джинсах, фланелевой рубашке, вся перепачканная глиной, я выглядела ужасно и уж никак не празднично. К тому же я была просто уверена: в этом году, как обычно, опять выберут парня.
И вот, когда мой преподаватель гончарного дела вышел из мастерской, я, крутя гончарное колесо, на котором у меня «выпекалась» ваза, вдруг представила себе, как люди, чистенькие, нарядные, праздничные, звонят в дверь Дуайера. Я смотрела на свою недоделанную вазу, описывающую круг за кругом, и мне вдруг больше всего на свете захотелось тоже оказаться на празднике. Я отмыла лицо и руки от глины и облачилась в чистую тунику — прямо поверх джинсов, надеясь и пятна от глины прикрыть, и преобразиться в эдакую богемную и шикарную особу.
На праздник я прибыла в тот момент, когда Праймус Дуайер уже стоял с бокалом в руке на краю бассейна на доске для прыжков, слегка пошатываясь…
— В этом году, — объявил он, — я беру с собой на Аляску следующих аспирантов… — Здесь он замешкался и откашлялся. — Джона Бердсли и Вильгельмину Аптон.
Я так и застыла с бокалом вина у губ. Я видела, как сощурились глаза Озверелой Суки и как ее костлявые кулачки угрожающе уперлись в бока. Но, выйдя вперед, подталкиваемая дружескими тычками в спину, я увидела, как она смерила меня оценивающим взглядом — мое расплывшееся лицо, остриженную голову, жуткую одежду, — и моментально расслабилась. По этому взгляду я сразу поняла, что она мысленно окрестила меня Кувалдой, и нахмурилась. Она это заметила и послала мне гаденькую притворную улыбку.
— В этом году у нас едут два аспиранта, — продолжал речь Дуайер, — потому что в этом году мы обязательно найдем то, к чему так долго и упорно приближались!
— Ура! — закричали все, кто толпился на лужайке вокруг бассейна.
— Ура, — прошептала я в свой бокал, чувствуя слабость в коленях и дрожь во всем теле.
В день отъезда я, конечно, вырядилась как могла — в самое свое женственное шмотье. На мне было розовенькое платьице-мини, высоченные каблучищи и страшное количество косметики. Группу отъезжающих я застала на пути к стойке досмотра, где Дуайер и его супруга устроили трепетное прощание. В кои-то веки он не был одет как холостяк викторианских времен, на нем была вполне нормальная одежда и походные брюки цвета хаки, такого же цвета рубашка, застегнутая на все пуговицы, и сапоги с металлическими набойками. Правда, в этом наряде он был похож на исследователя из Географического общества. Джон Бердсли не мог сдержать усмешки, когда увидел меня, прежде чём пройти через металлодетектор. Дуайер с женой наконец-то отлепились друг от друга — вот тут-то они и увидели меня.
Дуайер чуть не грохнулся в обморок и поспешил отвести глаза от моих длинных голых ног. Женушка его мрачно насупилась. Но время поджимало, и я пошла через металлодетектор. Дуайер последовал за мной, и я уловила едва заметную нотку паники в голосе его супруги, когда она крикнула нам вслед: