Мой проход к конторе по узкой бетонной дорожке сопровождался пронзительными воплями. Когда я подошла ближе, шум сделался более сдержанным, и я сумела понять, что это исполняемая певицей оперная ария. Оркестр громыхнул заключительными аккордами, затем покорился тишине.
Внутри помещения высокая рыжая женщина стояла у загроможденного рабочего стола, снимая пластинку с древнего граммофона.
– Как раз вовремя, – бодро прогудела она, протягивая большую руку. – Вы, должно быть, Одри. Приветствую вас здесь, я – Кори Уэйнгартен.
На ней были потертая кожаная куртка-пилот, джинсы в обтяжку, запыленные рабочие ботинки. Восхитительное облако золотисто-рыжих кудрей обрамляло ее загорелое лицо и исчезало из виду, ниспадая на спину.
– Вот, распишитесь здесь, пожалуйста. – Она положила бланк заявки на полет на свободный уголок стола и подала мне ручку. – Тут все заполнено. Пробегитесь взглядом по пункту оплаты, скажите, не упустила ли я чего.
– Все вроде бы нормально, – ответила я, ставя подпись на отведенной для этого строчке из точек.
Без дальнейших проволочек мы прошли в обратном направлении по бетонной дорожке в сторону взлетно-посадочной полосы.
– Итак, – бросила она через плечо, – вы новый фотограф Коссарта. Надеюсь, они достаточно вам заплатят?
– Вполне прилично, – признала я.
Ведя меня к самолету, Кори напевала себе под нос. Мы миновали несколько аккуратных ремонтных навесов и зияющую китовью тушу железного ангара. Самолет ожидал на бетонной полосе, примыкавшей к пешеходной дорожке. Это была блестевшая «Сессна», на три места, лет ей было, вероятно, около тридцати.
Мы забрались внутрь, и мотор, ожив, зарокотал с одышкой. Кори осмотрела приборную панель, ее пальцы бережно порхали над рукоятками и датчиками, словно она считывала показания одним лишь прикосновением. Убрав от лица волосы, которые, как щупальца осьминога, устроились у нее на плечах, она затем начала разворачивать самолет широкой дугой. Мгновение спустя мы уже катили к взлетно-посадочной полосе. Стекла дребезжали в рамах, а крылья стонали, как будто им не терпелось взлететь.
Кори улыбнулась.
– Давно фотографируете?
– Сколько себя помню. После смерти моей тети мне досталась старая камера «брауни», – объяснила я. – Вначале мне было просто любопытно. Мои первые снимки были чудовищными – люди без голов, таинственные расплывчатые предметы, все черное. Но меня зацепило. С тех пор единственное, чем мне хотелось заниматься, – это делать снимки. Солидную часть своей жизни я провела в темных комнатах, пока весь процесс не стал цифровым. Я по-прежнему просыпаюсь среди ночи с ощущением, что чувствую запах проявителя. – Я взглянула на Кори: – А вы? Давно летаете?
– У меня то же, что и у вас. – Она улыбнулась, и на ее щеках обозначились ямочки. – Когда я была ребенком, у нас на ферме стоял старенький авиаопылитель, который ржавел с тех пор, как отец в семидесятых перешел на органику. Старый самолет интересовал меня, я привыкла под ним играть, рисовала его, рассказывала о нем истории. Наконец отец позволил мне сидеть в кабине и делать вид, что я двигаю рулевую колонку. В семнадцать лет я брала уроки – два года все выходные работала в «Лебеде», чтобы за них платить. Официанткой я была никудышной, но как только я поднялась в воздух… – Она улыбнулась. – Ну что, двинемся, да?
Она покрутила ручки настройки еще каких-то шкал, затем отрегулировала штурвальную колонку. «Сессна» рванулась, набирая скорость, дрожа и постанывая по мере того, как позади нас оставалась бетонная дорожка. Маленький самолет осторожно оторвался от земли, коротко вздрогнул, когда сложились шасси, и набрал высоту. Ледяной ветер задувал в открытое пассажирское окно, неся запах травы и дизельного топлива.
– Вы, стало быть, новенькая в Мэгпай-Крике? – прокричала Кори. Внимательно посмотрела на меня и опять одарила широкой улыбкой.
Зубы у нее были белые, как у кинозвезды, в уголках глаз собрались морщинки – так ей было интересно. Мне пришлось кричать, чтобы она услышала меня за шумом мотора.
– Мы с дочерью переехали сюда полтора месяца назад из Мельбурна.
– Так, значит, это вы купили Торнвуд? – Мое удивление рассмешило ее. – От бушлендского телеграфа ничего не ускользает, Одри. Очень скоро вы в этом убедитесь. А вообще, что заставило вас переехать в Мэгпай-Крик? Для большинства людей это несколько в стороне от проторенных дорог. Полагаю, вы наслышаны о нашей блистательной ночной жизни?