— Допустим. А почему вы еще тогда, в самом начале, наводили справки о смерти врача Горовикова, как сказали, неофициально?
— Понимаете, во всем мире органы не любят раскрывать свою работу... Особенно, о промахах или слабости. А уж у нас в Екабе это вообще возведено в ранг закона. Собственно, только благодаря молчанке многие наши чины и сохраняют свои кресла. Главное ведь не эффективность борьбы с преступностью в городе, а верность властям. Все эти разговоры о маленьких зарплатах - это для отвода глаз. Чтобы мозги народу запудрить. На самом деле штаты раздуты, начальства - как грязи, у них роскошные секретутки и кабинеты, а «на земле» работать некому и не за что. В Тагиле примерно то же. И если уж они объявили смерть врача самоубийством, то любого, кто думает иначе, будут воспринимать как врага. Гордыня плюс бесконтрольность. К тому же, говорят, менты у них замешаны и в торговле наркотой.
— Ну, а у себя, в Екабе, вы не пробовали найти порядочных ментов?
— Да как... Боюсь, что тех, кого вы называете порядочными, остальные назовут психами. Вы вообще, понимаете, что у нас все с ног на голову поставлено? Ведь, по сути, какова милиция, таково и общество! И если ментам стыдно перед жуликами, которые украли гроши, за то, что само ментовское начальство и его покровители в мэрии тащит миллионами, то откуда законность возьмется? Пока в Екабе верховодит ЧАМ, любой мент, который попытается отстаивать закон, обречен. В лучшем случае — на увольнение, в худшем — на отсидку. Вы слышали про Попкова?
— Нет.
— Дружок ЧАМа, богач. Давал деньги на его выборы. Убил человека на глазах у кучи людей, так его якобы оформили в психбольницу, а на самом деле - он живет себе, да жирует. Один следак попробовал возникнуть по этому поводу, так ему сразу пришили служебное несоответствие... Екабе - это Екабе. Здесь, если человеку не хватает на дворец в Испании, он имеет полное право воровать у вдов и сирот. А ему за это орден дадут.
— Это вы просто так или?
— Какое просто так! Вой, главный в Ленинском районе. Пьянь, известная на весь город. Так его за то, что ЧАМу голоса на выборах обеспечивает, орденом наградили!
— Каким? «За услуги»?
— Нет. «Орден Мужества». Который только в
Чечне за боевые операции дают. Совеем совесть потеряли...
— Ясно. Что ж, вы дали мне пищу для размышлений. Я могу вас как-то найти?
— Через Нину.
— Ладно. Как мне отсюда побыстрее попасть на Сурикова?
— Вот так, прямо. Потом через мост, по Декабристов до 8-го Марта. Потом по ней налево — до Фрунзе, потом...
— Спасибо, там я уже ориентируюсь.
Юрий Юрьевич и в самом деле сообщил много ценного. Но самое главное, что он вызвал у Быкова горячее желание сменить место базирования. Конечно, Василий, задумчиво идя по мосту над узенькой вонючей речушкой, он не спешил принимать все рассказанное якобы отставным ментом за чистую монету. В конце концов, Чирнецкий предупреждал, что его противники будут на него клепать.
Впрочем, и намек — даже если это не факт, а голая выдумка - что на службе у мэра состоит шизофреник, любящий решать проблемы с помощью ножичка, вынуждает позаботиться об усилении осторожности.
А заодно и о новом месте жительства.
Урки и окурки
Быкова своевременное появление богато информированного Юрия Юрьевича не удивило. Василий был фаталистом и свято верил: когда Судьба решит, что тебе пора понять происходящее, она сама подскажет, что к чему. Главное, не лежать на боку и не упустить суть, когда та окажется перед носом. Но и суетиться попусту не стоит, мутя хрустальный источник истины неразумными поступками. Это как на охоте: будешь метаться и топать, хрустя сучьями и пыхтя, как паровоз, - не услышишь ни подкрадывающегося хищника, ни убегающей дичи.
Философствования сыщиков отличаются тем, что, как правило, имеют чисто практические последствия. В данном случае это выразилось в том, что Василий не поперся сразу в отведенную ему мэром квартиру, на Сурикова 40. Сделав крюк, он зашел через дворы аж от Московской. Попытался примоститься среди зелени возле школы, от которой было видно и его подъезд, и его окна. План был: понаблюдать оттуда за окрестностями. На всякий случай.
Но план не удался. Место было занято. Там, в зелени, возле широко раскинувшейся трехэтажной школы, уже примостились два типа разбойничьего вида. Причем, не просто так, а именно наблюдая за домом 40 по Сурикова. Бросалось в глаза, что в траве вокруг них валялось полно окурков, но всего две бутылки из-под пива. Тут одно из двух: или окурки не их, или они стараются не переборщить с пивом на службе. А поскольку мало кто захочет проводить время среди чужих окурков, первый вариант отпадал.
Если бы Быков поленился зайти аж от Московской, то эти соглядатаи засекли бы его еще издали. Скорее всего, они уже бы приступили к тому, ради чего и ждали. Могучая интуиция подсказала Василию, что ждали они именно его. И отнюдь не ради того, чтобы приласкать. Их глаза светились неизбывной памятью о трудном детстве, а костяшки пальцев синели теми наколками, которые провозглашают принадлежность к уголовной братии. Братии своеобразной, но как-то не располагающей к задушевному общению посторонних ей граждан.
Это были не скромные топтуны, умеющие незаметно следить. Это быки, которые могут только убивать и калечить. В лучшем случае — похищать.
Однако засада вещь очень красноречивая. Если она потребовалась, значит, Василий успел нащупать нечто. Нечто такое важное, что он стал по меньшей мере неудобен. Теперь осталось выяснить: чем именно. «Кому?» - он уже догадывался. Именно мэрские хлопцы, похитив Василия, старательно изображали с ним людей Россиля. И вряд ли им понравилось, что он об этом догадался. Помимо прочего, только мэрская компания знала, где он живет. И только ей был смысл караулить его именно тут.
Василий тихо, без паники, бочком сквозанул через дворы на Фрунзе, и уже оттуда позвонил в квартиру. Звонил он так, как они договорились с Димоном: два гудка, отбой, еще два гудка — отбой, и лишь потом снимать трубку. Что Димон и сделал
— молча. Быков сказал в это молчание:
— Это я. Как ты?
— Я-то ничего, но что-то мне тут разонравилось.
— А что случилось?
— Да ничего вроде бы. Но как-то, знаешь, неуютно. Будто под дверью кто-то дышит.
— Новости о той медсестре есть?
— Да так... Ее давно никто не видел. И никто не знает, где она есть. Но я говорил с ее сеструхой
— она инвалид. Но детей нарожала. Теперь сидит с ними на шее у Марга... в общем, у этой телки. А та, мол, отличается исключительной добросовестностью. Скорее помрет, чем обещание не выполнит. И вот она, сказала сеструха, пообещала ей, что послезавтра добьется для ее детей мест в детском садике. Именно послезавтра, потому что будет приемный день в районо. Сама сестра не может — у нее нервное заболевание. После пяти минут разговора с чиновниками, когда они ей говорят, что если нет денег, то не хрен рожать, она начинает их бить тяжелыми предметами по голове. Мол, она рожает не просто так, а по воле Божьей. Ведь если бы Господь не хотел, чтобы она рожала, Он бы ей такой способности не дал.
— Будь добр, покороче. У меня лимит кончается.
— Ах, ну да. Короче: если послезавтра наша телка в районо не придет, то мест ее сеструха не получит. Значит, сеструха уверена, если эта жива, кровь из носу, но придет в районо.
— Какое именно?
— Щас посмотрю.., Ага, Верх-Исетское. Это в районе ЖэДэ вокзала. На стыке Московской и Челюскинцев, по улице Хомякова. Мне пойти?
— Пойди. Постарайся ее расколоть: где она прячется.
— А сейчас что делать?
— Во-первых, переверни телефон. Видишь, что прилеплено?
— Ага! Тут двести баксов.
— Это твой аванс.
— Спасибо.
— Чем богаты. Выясни, пожалуйста, кто такой Влад Никрасов. Как с ним связаться, и можно ли ему верить. И почем эта вера. Далее, ты прав: за квартирой следят. Караулят, скорее всего, меня, но на твоем месте я бы тоже поостерегся на всякий случай. Если сможешь выяснить, чьи это ребята, буду тебе очень благодарен. Но слишком не рискуй. У тебя есть, где отсидеться?