— Да нет! Нет, конечно, — вынужденно, ради истины, возразил Василий. — Не везде. У меня в Москве мать-пенсионерка, так, когда она в поликлинику приходит, возле нее целый хоровод. Правда, она до этого год жаловалась на их невнимание. Аж до Лужкова дошла. Но важен результат. За свои права надо бороться. Такой закон природы.
— Так то в Москве! Так то Лужков! — влез в разговор с верхнего балкона Зиновий. - А у нас тут, жалуйся, не жалуйся, а эти мерзавцы только рады будут, если мы передохнем. Знаете, вот если б кто-то специально хотел нас тут, в Екабе, сволочами сделать, то он должен мэру памятник ставить. Вот буквально все, как специально, налажено, чтобы доказать: только воруя, ты можешь выжить. Только воруя! У меня старший зять строительством занимается. И он вынужден был перебраться в Челябинск. Я, говорит, просто не могу каждый день кланяться и платить ворью! Да и конкуренции нет. В городе одна фирма главная строительная принадлежит Кунгусову - вице-мэру, а другая самому Чирнецкому, но записана на его сына. Другим строителям хода нет! Вот и строят мало жилья.. А тех, кто пытается жилье недорогое строить - данью обкладывают. Вот зять плюнул и уехал. Мне, говорит, так жить — противно! А у него, между прочим, там на фирме сейчас почти полтыщи человек работает-кормится.. Так, я спрашиваю, сколько таких, как он, честных работодателей отсюда удрало, чтобы перед ворьем не прогибаться? Сотни! Потому-то и бедствуем.
«Нет, — подумал Быков, — пока я не узнаю, что на этих дисках, я их никому не отдам. Хотите жить по сволочному? Имеете право. Но без меня. Вы, как хотите, а я даже дуракам веревку намыливать не собираюсь».
— А что, это у вас везде так? — спохватился он, конкретизируя свои переживания. — Чтобы к врачу, или к чиновнику попасть, надо с ночи очередь занимать?
— Конечно, - заверил Зиновий. - Потому как не они для нас, а мы — для них. Такой у нас порядок ЧАМ установил.
— А если, допустим, в садик надо ребенка устроить?
— Что «в садик»? — не понял Семеныч.
— Ну, тоже очередь с ночи занимают? Семеныч пожал плечами, а Зиновий сверху
просветил:
— А как же еще? Конечно! У моей бабы подруга в детсаде работает, так она этих бедняцких мамок прям ненавидит. И ведь если им помощь без очереди и унижений будет, они ж еще и других детей нарожают. А кому надо, чтоб нищету плодили? Потому-то все так и устроено: одним в морду дадут, другим — в душу плюнут, а третьи сто раз подумают, прежде чем работать. Или тем более — рожать.
Женский тверезый базар
Лишней информации не бывает. Это еще Менделеев вывел. Еще до своей знаменитой, но непонятно для чего и кому нужной, таблицы.
Так и у Быкова выходило. Вроде бы никчемное старческое нытье Семеныча и Зиновия существенно ему помогло. Из него следовало, что если Рита собирается устраивать племянников в детсадик, ей нужно в районо идти не утром, а — ночью. Чтобы очередь занять, и хотя бы на прием попасть. А, следовательно, и ему надо поспешить.
Быков легко нашел указанный женой Зиновия главный ориентир: огромную и великолепно содержащуюся башню налоговиков. Глядя на шикарную кованую решетку вокруг нее, сразу становилось ясно, кому на Руси жить хорошо. И очень хотелось разбудить тех, кто дрых, доверчиво отдав последнее на налоги. Разбудить и сказать, какие они все-таки болваны. Жизненной сути это не изменит, так хоть, похулиганив, душу отвести.
Свернув с широченной Московской на тенистую и узенькую Хомякова, застроенную приземистыми серыми трехэтажками, Василий сверился с коряво нарисованным планчиком, нырнул в арку и остолбенел.
Весь двор был забит женщинами. Тетки всех возрастов и комплекций прогуливались, куксились и гомонили около мрачного, обшарпанного, серого двухэтажного особняка. На сплошь зарешеченном первом этаже табличка: «Отдел образования администрации Верх-Исетского района».
Он-то наивный, радовался, что догадался с вечера устроить засаду, дабы выявить Маргариту Ахметзянову, когда она зарегистрируется в очереди. Быков помнил, как в советские времена стояли за мукой и за коврами, и порядки знал. Размечтался. Тут тебе не СССР.
В Екабе мамаши и бабули встают очередь аж с утра намедни!
Стоят — в полном смысле, ибо сесть просто негде.
Несколько лавочек на зачуханной детской площадке плотно забиты сидевшими «в елочку» бабами.
Остальные стоят, бедолаги. Чтобы у выбранных ими же чинодралов вымолить местечко для своих детишек. Чтобы эти детишки не лазили по квартиркам этих чинодралов, не мочились в их, охраняемых ментами подъездах, не царапали краткими точными словами их глянцевые иномарки, отполированные за счет казны. Чтобы не беспокоили их, чинодральских отпрысков, убаюканных в спецсадиках за счет той же казны...
Короче, стоят налогоплательщицы и матери, чтобы попасть на прием и покланяться, поунижаться, дабы дети их были под присмотром. Пока их родители вкалывают на те башни и дворцы, в которых засели неусыпные мытари.
Ах, какой шикарный детский садик находится возле дома по Сурикова 40, в котором жил Быков. Он смотрел на него с балкона: кусочек тихого зеленого рая посреди города. Со всеми радостями и удобствами. С отношением к каждому ребенку, как к личности, которой предстоит владеть миром.
Особый садик для детей особых родителей. Которые в очередях не стоят. К которым как раз и стоят эти самые очереди.
Чтобы стать незаметным и не выбиваться из толпы, надо с ней слиться. И Василий получил номер на левую руку — 137-й. Записывала его милая женщина с той терпеливой усталостью в глазах, которой отличаются деятельные натуры. Тех, кто знает: сам себе порядка не организуешь — будешь давиться в свалке.
— Знаете, молодой человек... — сказала общественница. — Вы, наверное, зря. Предупреждали: примут не больше двадцати человек.
- А мест сколько?
— Кажется, восемь.
— Меня жена просила знакомую найти. Она должна быть у вас в списке. Маргарита Ахметзянова. Посмотрите.
Ахметзяновой в списке не нашлось.
— Ой, может, она по мужу фамилию назвала? Посмотрите еще: Пилипенко Эльвира?
Пилипенко — фамилия сводной Ритиной сестры — нашлась. Под номером шестнадцать. Теперь надо было ее отыскать во дворе. Быков стал прогуливаться в толпе, прислушиваясь к разговорам, и вглядываясь в лица. Фото Ахметзяновой он не имел, но как доложил обстоятельный Димон, Рите на вид около двадцати трех, у нее светло-русые волосы, нос уточкой и глаза чуть навыкате. Не Бог весть, какое описание, но лучше, чем ничего.
Светленькая костлявая дамочка с нервным лицом жаловалась подружке на жену- брата, юную особу, у которой руки не из того места растут. И варить-то она не умеет, и стирать то она не стирает. Брат с работы приходит усталый, как собака, и начинает по дому колготиться, а эта барыня, видите ли, целый день с ребенком улюлюкает. Племянника нужно срочно в детсад устроить, но жена брата сама не может стоять. У нее плоскостопие и нервы. Приходится ей за нее. Пусть эта стервоза хоть работать пойдет, и слезет с шеи замотанного брата.
Юркая старушка бесцеремонно вклинилась в разговор:
— Помогать надо, молодым-то. Вот я каку ночь без сна, а думаю, сад-то внуку нужен. Ну, пусть я ночь постою, а пусть хоть высплются. Я вот вчера ни свет, ни заря поднялась, отправилась за талончиком к врачу. Пришла, думала, первая буду. Ан нет, только одиннадцатая. И как на грех, только семь талонов дали. Так и ушла со своим давлением, несолоно хлебавши.
— Так вы к платному доктору сходите, — сварливо посоветовала девушка с русой косой.
— А на какие шиши, милая, — даже не обиделась бабушка. — Пенсия — тыща шестьсот. За квартиру в две комнаты — заплати, да за свет, да за телефон , да еще за мусор и на лифт. Вот почти тыщи и нет. А живу на шестьсот, и что заработаю, убираясь. У нас кафе рядом с домом. Мету вокруг, и кормлюсь за это.
— Так квартиру на меньшую поменяйте, а на доплату — живите себе, — доставала ее советами русокосая.