Быков хотел, было, двинуться за ним следом, но решил, что встреча с телевизионщиками для него сейчас важнее. В конце концов, он уже понял главное: люди его здешнего заказчика — мэра, очень хотят, чтобы он боялся их конкурентов — людей губернатора. Ради этого они с самого начала устроили ему спектакль с захватом. Причем, так старательно звали губернатора по фамилии, хотя его все здесь, иначе, как дедушкой не величают, что даже ребенок бы заподозрил лажу.
Но самое смешное, что он и в самом деле побаивался губернаторских. Одно то, что он всюду сталкивался с шестерками мэра — теперь ясно, что и Димон из их числа — и ни разу не засек соглядатаев губера, могло иметь лишь одно объяснение из двух. Либо губернаторские понятия не имеют о некой акции мэрских, в которой его используют за дурачка.
Либо они так четко работают, что их никак не заметишь.
Быкову хотелось бы, конечно, первого. Но на всякий случай приходилось исходить из худшего.
Ибо заезжему дурачку самое хреновое — это попасть в местную междоусобицу.
С этой оптимистичной мыслью Быков и поспешил к памятнику сладкой парочке.
Знакомый моего знакомого
Влад Никрасов пожал ему руку с чувством гордого прискорбия на симпатичной узкой физиономии:
— Здравствуйте. По московскому времени живете?
—Добрый день. Прошу прощения: мы сами не местные, пока спросил, пока нашел... Готов компенсировать моральный вред.
—Принято. Но это позже. Шеф ждет, а он этого не любит.
Разговор с Шеремехом вначале не клеился. Быков и по телевизору-то с трудом понимал его бурлящую, как струя в плотнике, дикцию. Хотя на TV журналист, видимо, старался говорить по понятнее. А в быту его говорок производил полное впечатление невразумительных мыслей вслух себе под нос. Но тем больше уважения вызывали результаты, достигнутые вопреки этому своеобразию.
— Ашоусобченовищетуна и шоуванадот Грем-лина? — вроде бы о чем-то спросил, как показалось Быкову, Шеремех.
Василий озадаченно повернулся к Владу, и тот тактично перевел, как бы дублируя шефа:
— Да, да! Вот именно: а что, собственно, вы ищете у нас, и что вам надо от Гремлина?!
— От него мне нужна помощь в освоении одной программки. А ищу я у вас тут то же, что и все: «щастя».
— Ишоуванужо длаполноващастья?
— Да, да! — подтвердил Влад. — Вот именно: и что же вам нужно для полного счастья?
— На сей момент — только Гремлин.
— Ну-у и? — очень понятно сказал Шеремех, и Быков сам себе мысленно перевел: мы-то тебе Гремлина, а ты нам — чего?
Василий уже открыл рот, чтобы пообещать, что после того, как он тет-а-тет пообщается с Гремлином, у него, возможно, появится очень интересная для телевизионщиков информация.
Но тут раздалась мелодия, широко известная в России, как песня «Взвейтесь кострами, синие ночи», а в остальном мире — как марш солдат из оперы. Большевики щедро делились с народом чужой интеллектуальной собственностью, не считая нужным упоминать ее авторов.
Все трое машинально схватились за карманы, где держали мобильники, но достал аппарат только Шеремех:
— Яшушаю?.. Да, забужаемша. Нет, но... — он зажал микрофон, и спросил у Влада:
— Шо у тя с Абсентом?
— Пока глухо. Ищем то самое кафе, где бросают в воду.
Быков встрепенулся, почуяв выгодный случай.
— Погухо, — продублировал Шеремех в трубку, — едиственаводка: «кафе, хдебосают в реку»
— там этот Абсент то л живет, толбыват иногда... Да, это его дружок-бичара по пьяни проболтался... Понял. До встречи.
Шеремех отключил мобильник, задумчиво потупясь, побарабанил по столу, и поднял глаза на гостя:
— Значит, вам нужен Гремлин?
То ли он стал четче говорить, то ли Быков уже приноровился, но он понял все сам и тут же ответил:
— Да, мне нужен Гремлин. А вам, как я понял
— некий Абсент? Предлагаю баш на баш.
— То есть?
—Я вам помогаю найти Абсента — это тот мужик, который пострадал при штурма Химмаша, так? Про него по телеку был репортаж?
—Да, но только не при штурме, — любивший всех поправлять Шеремех, поправил и Быкова, — а вроде бы при захвате.
— А какая разница? — заинтересовался тот.
— Ну, по версии калово-криминального мэра, сначала заводоуправление захватили нехорошие парни олигарха Федулова, которых якобы послал туда Дедушка. Потом якобы хорошие от депутата Баксова, которых послал он сам, уголовно-маразматический бездельничающий отброс-мэр, взяли заводоуправление штурмом. По его, отброса, версии, Абсент пострадал от людей губера. Следовательно — при захвате.
— Инте-ересно... — задумчиво протянул Быков.
— Значит, если захват — люди губернатора, а если штурм — люди мэра?
— Да, но однако, у нас выход на Гремлина пока только предположительный, — поправил сам себя Шеремех. — Примерно семьдесят процентов вероятности.
— Ну, у меня с Абсентом тоже не железно, — самокритично признал Быков. — Процентов на восемьдесят.
—Тогда: договорились! — протянул руку Шеремех. — Вы нам — Абсента, мы вам постараемся найти и свести с Гремлином. Когда вы сведете нас с Абсентом?
—Да хоть прямо сейчас, — улыбнулся, старясь скрыть неуверенность Быков. — Машина есть? Ну и пару здоровяков прихватите на всякий случай.
Он блефовал. Весь расчет Василия строился на том, что ему, приезжему, бросается в глаза то, что местным — давным-давно намозолило взоры.
Впрочем, он полагал, что в любом случае мало, чем рискует. Показаться дураком он не страшился, а шансом сойти за умного все равно без риска не воспользуешься.
Но на самом деле он поставил на кон жизни: свою и Абсента, хотя даже не подозревал об этом.
Ведь их судьбы решались не здесь, в Катеринбурге. А, как и многое в это стране — в нелюбимой, но все-таки единственной настоящей столице.
Москва верит деньгам
Впрочем, и Кунгусов, который летел в Москву, чтобы помимо прочего решить судьбы Быкова и Абсента, сам об этом не знал. Он прибыл в Домодедово с тем привычным мандражом, который органически присущ любому чиновнику, целиком зависящему от своей должности.
Это наивным, заросшим грязью без воды и дворников, екабевцам мнится, что черный пиар предназначен для избирателей. Кунгусов-то знал, что это чепуха. С тех пор, как их заразили пупизмом: «Мы — столица Урала! А что хорошо Уралу, то хорошо и России!» — они стали заложниками этих туманных словес. В них, как в извивающимся червяке, спрятался зазубренный крючок. Упование не на свои мозги, а на госамбиции и гонку вооружений, отдало Москве право решать, кто здесь будет править и ради кого. Потому и пиар любой расцветки предназначался столице.
В начале лета Урал прогнулся, виляя антеннами и мигая телеэкранами, в ожидании: кого столица назначит им выбрать губернатором?
Собственно, в этом был резон. На кой ломать голову, если можно послушаться нелюбимых, москвичей? Ведь потом на них, а не на себя можно и попенять, когда выяснится, что выбор — хреновый. А чужой выбор хорош только для уродливых невест.
Но Чирнецкий и Кунгусов принадлежали к тому меньшинству, которое всерьез пыталось влиять на предпочтения Москвы. Это рядовым горожанам нечего терять, кроме неделями не вывозимых помоек. Мэр и его зам по идеологии потерять могут многое.
Такова чиновничья планида: пока ты в кресле, все быдло у твоих ног — суетится, выпрашивая подачки. Но раз в несколько лет эта шелупонь обретает право карать. Именно карать, ибо для чинодрала провал на выборах - не просто отлучение от кормушки. Лишиться поста — все равно, что лишиться панциря на тарелке у жаждущих твоей плоти и накоплений законников.