Взметнувшись к поверхности воды, мачта и реи корабля, испещренные кораллами и увитые кольцами рыбных косяков, пересекались, как в крестном знамении. Повернувшись к своему товарищу Олу Гиддингсу, я написала на подводной грифельной доске: «Дайте природе время, и затонувшее военное судно станет похоже на место богослужения». Он показал на плотно укутанное кораллами кормовое орудие и нацарапал в ответ: «А пушки будут украшены гирляндами».
Ощущение святости этого места оказалось сильнее, чем просто иллюзия, ибо затонувший корабль был одновременно и памятником, и могилой многим японским морякам, погибшим во время второй мировой войны.
Несмотря на всю свою трагичность, это далекое событие предоставляет сегодня ученым уникальную возможность для увлекательной работы. Затонувший флот лагуны Трак — самая крупная в мире коллекция не просто искусственных рифов, но таких, чей возраст точно известен. Это дает бесценный ключ к исследованию фаз и форм развития богатой морской жизни, которая бурлит вокруг подводных рифов. Именно это и привело нас в лагуну.
Немногие подводные лаборатории расположены так же живописно. Острова Трак сейчас являясь частью территорий, находящихся под юрисдикцией США, состоят из 11 главных островов и множества островков внутри лагуны длиной в 40 миль, окруженной защитным коралловым рифом. Вода лагуны не везде кристально чистая, но обычно спокойная, что очень удобно для меня, как морского биолога, и Ола, как подводного фотографа. Иногда называемая «озером посреди Тихого океана», лагуна Трак напоминает мирную гавань в гигантском пространстве открытого моря.
Прошлым летом, прибыв в поселение на острове Моэн, Ол и я взяли напрокат 30-футовую лодку для наших подводных исследований и наняли Кимиу Айзека, симпатичного ныряльщика 48 лет, который 17-летним мальчиком наблюдал атаку 1944 года. Воспоминания Кимиу о том событии и его великолепное знание дна лагуны избавило нас от многих дней поиска обломков кораблекрушения.
Сперва наш выбор пал на затонувший «храм», транспортный авианосец «Фуджикава Мару», 436 футов длиной и 59 шириной. Он вез боевые самолеты, бочки с горючим и отборное военное снаряжение; все это не взорвалось во время атаки.
Остатки снаряжения породили много споров, поскольку лагуна считается историческим памятником, музеем, чьи экспонаты защищены законом от перемещений. Совсем недавно поступило несколько предложений уничтожить корабли со взрывчатыми веществами и высокооктановым топливом на борту, чтобы предотвратить несчастные случаи со многими ныряльщиками, соблазняющимися великолепием этих мест. Помимо прочих исследований, Ол и я надеялись оценить степень опасности этих судов для человека и подводной среды лагуны.
Мое первое погружение. Верхушки обеих мачт корабля едва не выглядывали из воды, палуба находилась в 70 футах, а киль в 130 футах от поверхности. Двигаясь вниз вдоль мачт, выставив руки вперед, мы с Олом мягко опустились на корму. Я посмотрела назад на поперечный брус мачты, озаренный лучами солнца, неожиданно вспыхнувшего над поверхностью воды, затем перевела взгляд на подводный сад, окружающий нас. За 31 год весь корабль превратился из голого металлического памятника человеческой трагедии в быстро разрастающийся риф необыкновенной красоты.
Корабельный трюм, раньше служивший складом боеприпасов, теперь стал жилищем крупных морских окуней. Каюты команды и корабельные коридоры сейчас — среда обитания морских жителей и представляет собой обширную сеть туннелей и пещер. Люки заполнены сверху понизу сотнями мелких серебряных рыбок.
Занавеси из водорослей украшают бортовые иллюминаторы. Подводные джунгли занимают любую поверхность, открытую свету.
Исследовав этот буйный подводный лес, я мысленно вернулась к жестоким событиям, давшим ему жизнь. Во время нашего первого изучения поверхности лагуны Кимиу рассказал о случившемся в феврале 1944-го:
«Когда началась атака, я спрятался в пещере на острове Дублон. Увидел, как несколько кораблей были подбиты и затонули.
В течение следующих 30 часов царил страшный хаос: шум, дым, неразбериха и страх. Через 2 года после этого, — вспоминал Кимиу, — масло кораблей и самолетов покрывало берега и рифы. Но море сейчас „поправилось“».
«Более чем поправилось», — думала я, исследуя флору и фауну «Фуджикава Мару».
Любой твердый объект на дне моря готов приютить проносящийся мимо планктон — эффект, известный под названием «феномен субстрата».
Здесь, в лагуне, я столкнулся с подобным феноменом в полном объеме, изучая кораллы «Фуджикава Мару» и шестидесяти других огромных искусственных рифов.
Никто не следил за растениями и животными, которые закрепились и росли на кораблях в первый месяц, первый год или даже в первую четверть века после трагедии. Моей задачей теперь было задокументировать то, что происходило на протяжении более чем трех десятилетий.
Не все крупные кораллы и гигантские моллюски на затонувших судах появились тридцать один год назад, но все они, как правило, не старше этого возраста.
Исследования других экспертов предполагают, что скорость роста коралла весьма различна и зависит от конкретного вида и экологических условий, в которых он живет. Это зависит от возраста, количества света, пищи и доступного пространства.
Я объяснила нашу задачу Кимиу: «Я хочу найти и отметить самые крупные кораллы. Это позволит нам устранить максимальный размер со времени потопления кораблей».
Разделив диаметр коралла на 31 — его максимально возможный возраст — мы получим среднегодовой минимальный темп его роста. Мы отметим и измерим маленькие кораллы и, вернувшись спустя время, посмотрим, насколько они выросли. Поскольку мы установили новое начало отсчета, измерения могут проводиться в любое время, чтобы определить, как быстро или медленно эти кораллы растут.
Ол фотографировал, Кимиу и я измеряли и делали отметки. Работая таким образом, мы неожиданно наткнулись на кораллы-гиганты. Самый большой из них, относящийся к виду стилофора, рос подобно хризантеме на носовом орудии «Фуджикава Мару», а вокруг скопились мелкие рыбешки, крабы, морские черви и водоросли. Более 5 футов в диаметре, он увеличивался в размерах при среднем темпе роста не менее 2 дюймов в год.
Исключительно мощный черный коралл рода антипатес, раскидистый, словно дерево, рос на глубине 60 футов на правом борту корабля. За годы моей работы я видела немало подобных, очень ценных, с коммерческой точки зрения, кораллов, однако, многие из них были на большой глубине и лишь единицы достигали роста в 3–4 фута. Этот экземпляр был высотой 15 футов!
Чтобы изучить темпы роста, я очистила якорную цепь, некоторые части поручней и балок, кое-какие места на палубе и кольцо вокруг ствола кормового орудия «Фуджикава Мару» вплоть до голого металла. Через несколько часов красно-бурая ржавчина заполнила каждый из очищенных участков. Со временем живые организмы, смещенные мною, появятся вновь на прежнем месте и, таким образом, можно будет установить темпы роста, основываясь на новом начале отсчета.
С каждым днем работы меня все более поражал парадокс соседства красоты и жестокости. Смертоносное оружие, танки, грузовики, омываемые струйками морских течений, оказывались навеки как бы замороженными, укутанными розово-белыми растениями, морскими губками и кораллами. Голубая губка беспечно разместилась на острие артиллерийского снаряда диаметром в 18 дюймов, лишь одного из кучи беспорядочно разбросанных боеприпасов в трюме грузового судна «Ямагири Мару».
Восхищенная губкой, я вздрогнула от испуга, прикоснувшись к снарядам, вспомнив, что они предназначались для огромных орудий японских боевых кораблей «Музаши» и «Ямато». Каждый имел зону поражения — 20 миль.
Я поняла, что попала в историю. Это было наше второе погружение, и требовалось часовое снижение давления перед всплытием, чтобы избежать наклонов, вызывающих образование пузырьков азота в крови, очень болезненных, а иногда и губительных.
Ол поднял меня к поверхности, так что мы оказались на глубине примерно в 10 футов, и внимательно следил за тем, чтобы мое состояние после того, как в меня вонзилось ядовитое жало рыбки — морского льва, укусившего меня, не ухудшилось. Когда боль стала ясно чувствоваться в руке, я старалась отвлечься, наблюдая за изящным косяком маленьких красивых рыбешек семейства помоцентровых, кружащихся вокруг кормовой мачты «Фуджикава Мару». Никогда прежде я не уставала любоваться их ярко-голубыми формами, но на этот раз я закрыла глаза через 10 минут, ибо не могла думать ни о чем другом, как об острой, мучительной, все усиливающейся боли в пальце. Только дважды до этого я испытывала нечто подобное: в кресле дантиста и во время родов. Потекли слезы. Мне хотелось кричать, но, имея специальный регулятор во рту и футов 10 воды над головой, мне ничего не оставалось делать, как сдерживать себя.