— Не беспокойтесь. Мы поедем прямо на квартиру в моей машине, я сам буду за рулем. В семь часов уже темно. Охрана меня хорошо знает в лицо, я часто у них бываю, дружу с сыном Микояна Серго. Они не будут выяснять, кто сидит со мной в машине, — успокоил Хрущев-младший.
Без пяти минут семь они были у ворот особняка Микояна.
Обычно Анастас Иванович встречал Сергея приветливо, осведомлялся о делах, подшучивал. На этот раз он был холодно-официален и всем своим видом подчеркивал, насколько ему неприятен этот визит. Такой прием Сергея окончательно расстроил — вот первый результат его вмешательства не в свое дело. А что будет дальше?
Анастас Иванович предложил сесть в кресла. Сам он устроился за столом. Обстановка была сугубо официальной.
— Ручка есть? — спросил он Сергея.
— Конечно, — не понял он, полез в карман и достал авторучку.
Микоян показал на стопку чистых листов, лежавших на столе.
— Вот бумага, будешь записывать наш разговор. Потом расшифруешь запись и передашь мне.
После этого он обратился к Галюкову несколько приветливее:
— Повторите мне то, что вы рассказывали Сергею. Постарайтесь быть поточнее. Говорите только то, что вы на самом деле знаете. Домыслы и предположения оставьте при себе. Вы понимаете всю ответственность, которую берете на себя вашим сообщением?
Василий Иванович к тому времени полностью овладел собой. Конечно, он волновался, но внешне это никак не проявлялось.
— Да, Анастас Иванович, я полностью сознаю ответственность и отвечаю за свои слова. Позвольте изложить вам только факты.
Галюков почти слово в слово повторил то, что он говорил Хрущеву-младшему во время их встречи в лесу.
Сергей быстро писал, стараясь не пропустить ни слова.
Пока Галюков рассказывал, Микоян периодически кивал ему головой, как бы подбадривая, иногда слегка морщился. Но постепенно он стал явно проявлять все больший интерес.
Василий Иванович закончил расссказ об уже известных Сергею событиях и вопросительно посмотрел на Микояна.
— Вы давно работаете с Игнатовым? Расскажите о нем, может быть, вас что-то настораживало раньше? — поинтересовался Микоян.
Галюков начал вспоминать о каких-то фактах многолетней давности, они неожиданно вплетались в недавние события.
Микоян сидел, задумавшись, не обращая на гостей никакого внимания. Мысли его были где-то далеко. Наконец он повернул к гостям голову. Выражение лица было решительным, глаза блестели.
— Благодарю вас за сообщение, товарищ…
Анастас Иванович запнулся и взглянул на Сергея.
— Галюков, Василий Иванович Галюков, — торопливо вполголоса подсказал Сергей.
— …Галюков, — закончил Микоян. — Все, что вы сказали, очень важно. Вы проявили себя настоящим коммунистом. Я надеюсь, вы учитываете, что делаете это сообщение мне официально и тем самым берете на себя большую ответственность.
— Я понимаю всю меру ответственности. Перед тем как обратиться с моим сообщением, я долго думал, перепроверял себя, и целиком убежден в истинности своих слов. Как коммунист и чекист, я не могу поступить иначе, — твердо ответил Галюков.
— Ну что ж, это хорошо. Я не сомневаюсь, что эти сведения вы нам сообщили с добрыми намерениями и благодарю вас. Хочу только сказать, что мы знаем и Николая Викторовича Подгорного, и Леонида Ильича Брежнева, и Александра Николаевича Шелепина, и других товарищей как честных коммунистов, много лет беззаветно отдающих все свои силы на благо нашего народа, на благо Коммунистической партии, и продолжаем к ним относиться, как к своим соратникам по общей борьбе!
Увидев, что Сергей положил ручку, Анастас Иванович коротко бросил:
— Запиши, что я сказал!
От всего этого Сергей оторопел: для кого предназначалась столь выспренная декларация? Галюков говорил о своих подозрениях, а эти слова перечеркивали все сказанное.
Василий Иванович недоуменно посмотрел на Микояна. В глазах мелькнул страх. А Сергей в который уже раз подумал, что напрасно ввязался в это дело.
Анастас Иванович встал, давая понять, что разговор закончен.
— Если у вас будут какие-то добавления или новости, позвоните Сергею. Когда понадобитесь, мы вас вызовем, — и, повернув голову к Хрущеву-младшему, Микоян закончил: — Оформи запись беседы и передай мне. Я третьего улетаю на Пицунду.
— Я тоже поеду туда, хочу догулять отпуск, — ответил Сергей.
— Туда и привезешь запись. Никому ее не показывай, ни одному человеку. Я расскажу обо всем Никите Сергеевичу, посоветуемся.
Анастас Иванович протянул Галюкову руку.
— Сергей отвезет вас.
На следующее утро Сергей, как обычно, был на работе. Нужно было ликвидировать долги перед отпуском, как всегда, накопилось много дел — завершались одни проекты, начинались другие. И, главное, нужно было успеть оформить стенограмму беседы.
Расшифровать ее несложно. А как быть дальше? Печатать Сергей не умел, а доверить эту тайну кому-то постороннему невозможно. Было у них, конечно, машинописное бюро, где печатают самые секретные документы. Может, отдать туда? Нет, слишком рискованно. Придется писать от руки. Почерк у Сергея препаршивейший, но выбора нет.
Разложив свои листочки, он принялся за работу. Писал разборчиво, почти печатными буквами. Дело продвигалось медленно. Он вспоминал каждую фразу, старался не упустить ни слова. Постепенно втянулся, разговор врезался в память намертво. Крупные буквы заполняли страницу за страницей. Откуда-то пришло чувство собственной значимости, причастности к решению проблем государственной важности. Тревога последних дней отступила на второй план. Свою роль он выполнил. Сейчас Микоян уже на Пицунде, там они разберутся, что к чему, и примут все необходимые решения.
Вот и последняя страница. Заявление Анастаса Ивановича Сергей опустил: как-то оно не укладывалось в общий тон сухого перечисления фактов. Ведь готовилась не декларация, а справка для памяти.
Аккуратно собрал исписанные листы. Получилось хорошо, читалось легко, буквы все четкие, разборчивые. Мелькнула мысль: «Надо было бы под копирку сделать второй экземпляр». И тут же ее отбросил: «Зачем? Документ слишком секретный. Мало ли кому он может попасть в руки?» В тот момент он не мог себе представить реальной судьбы этой записки. Потом пришлось восстанавливать все по его заметкам, благо, хватило ума их не сжечь…
Итак, он в отпуске.
Через час-полтора дела закончены, и они выходят на аллейку, тянущуюся вдоль пляжа. Но сначала заходят в соседний дом за Микояном.
Сергею не терпится узнать, что же происходит, но вопросов не задает. Надо будет — сами скажут.
И все-таки, не утерпев, встревает в их разговор:
— Я привез запись, Анастас Иванович. Что с ней делать?
— Вернемся, отдашь Анастасу, — отвечает за Микояна отец. — Вчера приезжал к нам Воробьев, секретарь Краснодарского крайкома, — продолжил он. — Мы его спросили обо всех этих разговорах с Игнатовым. Он все начисто отрицал. Оказывается, ничего подобного не было. Он нас заверил, что информация этого человека, забыл его фамилию, — плод его воображения. Он у нас тут целый день был. Еще пару индюков в подарок привез, очень красивых. Ты сходи на хозяйственный двор, посмотри.
Считая тему исчерпанной, отец вернулся к текущим делам.
Сергей, по его словам, оторопел. Так, значит, они все эти дни не только ничего не предпринимали, но даже не пытались выяснить, соответствует ли истине полученная информация?!
«Поговорили с Воробьевым»… Но если он действительно о чем-то договаривался с Игнатовым, что-то знает, то, без сомнения, им ничего не скажет. Интересно, чего они ожидали: признания в подготовке отстранения Хрущева? Что это? Наивность? Как можно проявлять такое легкомыслие?
Дорожка была узкой, втроем в ряд не уместиться. Хрущев-младший несколько поотстал и предался невеселым мыслям. Начало смеркаться. Стал накрапывать мелкий дождичек.
Наконец, они вернулись к даче. Микоян сказал, что пойдет к себе, а после ужина зайдет. Никита Сергеевич пригласил его вечером посмотреть присланный из Москвы новый кинофильм.
Пока они разговаривали, Сергей сбегал в свою комнату и принес папку с записью беседы. Правда, он уже перестал понимать, нужна ли она еще кому-нибудь здесь, на Пицунде.