Освободившись от свинцового пресса Сталина, его наследники не спешили создавать нового вождя. И хотя Хрущева сделали председателем комиссии по организации похорон Сталина (у большевиков это всегда очень много значило!), прямо вручить ему власть над партией, а значит, и страной еще не решились. Поручили просто «сосредоточиться на работе в ЦК».
Его внешнее добродушие, мужицкая простота, открытое лицо с курносым носом и оттопыренными ушами, неподдельные веселость и энергия никак не вязались с обликом возможного очередного диктатора. Члены Политбюро (Президиума) так долго находились в объятиях трудно скрываемого постыдного страха, что им по-человечески хотелось иметь на «партийном деле» более податливого и покладистого соратника.
С марта по сентябрь 1953 года Никита Сергеевич Хрущев был просто одним из секретарей ЦК, «сосредоточенным» на работе в аппарате. После ареста Берии, в котором главную скрипку сыграл Хрущев, седьмого сентября этого же года его сделали Первым секретарем ЦК КПСС. «Бериевское дело» сразу же подняло его над товарищами по Президиуму. Именно здесь находится исток его грядущих бесстрашных шагов. К «Генеральному» секретарю возвращаться пока не решились. Этот уникальный должностной титул вручат спустя годы Брежневу.
Через много лет состарившийся в подмосковном дачном поселке Жуковка В. М. Молотов, один из несостоявшихся сталинских преемников, говорил:
— Я считаю, что Хрущев был правый человек, а Берия еще правее. Еще хуже. У нас были доказательства. Оба правые. И Микоян. Но это все разные лица. При всем том, что Хрущев — правый человек, насквозь гнилой, Берия — еще правее, еще гнилее. И это он доказал на германском вопросе. У Хрущева оказалась как раз жилка русского патриотизма, шовинизма русского, чего не оказалось у Берии, поэтому Хрущев и поддерживал меня по германскому вопросу.
Но он не революционер. В 1918 году только в партию вступил — такой активный! Простые рабочие были в партии. Какой же это у нас лидер партии оказался! Это абсурд. Абсурд.
Он на четыре года меня моложе, но он не был ребенком. Первая революция у нас была, Февральская, 1917 год. Активный человек, он был в Юзовке, а это меньшевистский центр…
Хрущев мог бы стать бухаринцем, а пошел в другую сторону, потому что нельзя. Хрущев по существу был бухаринец, но при Сталине он не был бухаринцем…
Роль Хрущева очень плохая. Он дал волю тем настроениям, которыми он живет… Он бы сам не мог этого сделать, если бы не было людей. Никакой особой теории он не создал в отличие от Троцкого, но он дал возможность вырваться наружу такому зверю, который сейчас, конечно, наносит большой вред обществу.
Хрущев, он же сапожник в вопросах теории, он же противник марксизма-ленинизма, это же враг коммунистической революции, скрытый и хитрый, очень завуалированный… Нет, он не дурак…
К оценкам личности Хрущева мы еще вернемся. Это очень острая и мало разработанная тема. А сейчас обратимся к тем дням, когда маленькие вожди остались без самого большого вождя.
По свидетельству Н. А. Мухитдинова, положение в высшем руководстве сложилось так, что партия не имела лидера — Первого секретаря, Секретариат ЦК не имел ведущего, поскольку все пять секретарей были равны, а Президиум ЦК оказался в руках Председателя Совета Министров и его заместителей.
Так партия без лидера действовала в течение семи месяцев. За это время скрытый раскол, негласное противоборство между руководителями в Кремле не прекращались, а постепенно углублялись.
— Спустя много лет, — рассказывает Нуриддин Акрамович, — мы с Андреем Андреевичем Андреевым, будучи в Индии, сидели лунным вечером на даче ее президента за прекрасным столом, беседовали и вспоминали прошлое.
Отвечая на мой вопрос, он сказал, что обстановка сразу же после смерти Сталина сложилась так, что три деятеля начали претендовать на лидерство: Маленков, Берия, Хрущев. Все они были близки к Сталину, пользовались его особым вниманием, но ни один не обладал необходимыми возможностями, как субъективными, так и объективными, чтобы сразу же заменить Сталина.
После смерти Сталина Маленков, Берия, Хрущев, претендуя на его место, не имели серьезной программы действий, которую могли бы обнародовать, и просто дрались за личную власть. Ситуация сложилась так, что руководство, по существу, перешло к Маленкову, у Хрущева не было больших прав, и он не имел широкой поддержки снизу, а Берия шел напролом. Каждый из них, кроме голого карьеризма, обладал определенными силами. Вот и попробуй в такой суматохе верно определить, на какую лошадь делать ставку…
А. А. Андреев сформулировал коренной вопрос политической философии, на какую лошадь делать ставку. Самой агрессивной и опасной лошадью в предстоявшем забеге на короткую дистанцию был, безусловно, Л. П. Берия.
Уже на другой день после похорон И. В. Сталина кто-то позвонил в дверь Светланиной квартиры. Она открыла и увидела какого-то незнакомого грузина. Пригласила войти в дом. Едва переступив порог, он сказал: «Я Надирашвили! У меня есть документы, изобличающие Берию как врага народа! Я послал копии этих документов вашему отцу, но, к сожалению, слишком поздно! Помогите мне встретиться с Г. К. Жуковым или К. Е. Ворошиловым. Больше я никому не верю!»
Светлана вначале растерялась и вдруг вспомнила. Ей же называл эту фамилию отец! Совсем незадолго до своей смерти Сталин позвонил Светлане и спросил: «Это ты положила мне на стол бумаги Надирашвили?» Изумленная Светлана ответила отрицательно, и Сталин тут же положил трубку.
— Жукова я не знаю, — ответила Светлана. — Знаю только, что живет он на улице Грановского. А вот с Климентом Ефремовичем я поговорю и попрошу его принять вас. Вот мой телефон, позвоните мне через день-два.
В тот же день Светлана позвонила супруге Климента Ефремовича Екатерине Давыдовне и попросила договориться с ним о встрече. Ворошилов принял ее тотчас. Но как только Светлана изложила ему суть вопроса, Ворошилов побледнел и закричал на нее:
— Как вы смеете клеветать на этого кристально честного человека!
На этом разговор и завершился. Светлана побрела домой, понимая, что эта история ничего хорошего ей не сулит.
Через день ей позвонил сам Лаврентий Павлович, справлялся, не нужно ли ей чего, просил звонить ему, не церемонясь, «как брату», и потом поинтересовался: не знает ли она, где сейчас обитает этот склочник Надирашвили?
Светлана, разумеется, этого не знала. Но на этом история не закончилась. Спустя несколько дней ее и секретаря парткома Академии общественных наук, где Светлана училась, пригласили в Комитет партийного контроля к его председателю М. Ф. Шкирятову.
— Что ж, ты, милка, связалась с этим склочником Надирашвили? — сказал он и объявил ей строгий выговор с занесением в личное дело, чем и поверг бедного секретаря парткома в состояние полной прострации, ибо он ничего не знал и не понял. А потом был арестован Берия. И снова Светлану пригласили вместе с секретарем парткома АОН в КПК, принесли ей извинения и сняли с нее партийное взыскание. И снова секретарь парткома изумился и ничего не понял.
Эту историю своему двоюродному брату Владимиру Аллилуеву рассказывала Светлана дважды, один раз еще в пятидесятые годы, а потом перед отъездом в США, когда жила у него со своей Ольгой. Владимир спросил у нее:
— А почему ты не рассказала об этом случае ни в первой, ни во второй своей книге?
— Еще не пришло время…
Этот звонок отца по поводу Надирашвили озадачил и сильно удивил Светлану и глубоко запал в память. Сталин ей сам никогда не звонил. Странный звонок…
Действительно, странный. Кто такой таинственный Надирашвили, какие бумаги сумел он передать Сталину, что в них было — этого, наверное, мы уже никогда не узнаем. Может быть, их постигла участь других документов, которые, как уверяют, были изъяты Берией во время болезни Сталина, когда Лаврентий Павлович один отлучался на несколько часов с Кунцевской дачи в Кремль.
Что мы знаем о Берии? Хрущевская пропаганда годами вбивала в головы обывателей стандартный стереотип кровавого монстра, палача и убийцы. Легковерные люди без труда поддались лжесвидетельствам и фальсификациям. И вот уже выросли поколения, убежденные в правоте оценок, рожденных в конкретных условиях конкретной борьбы между кремлевскими кланами.