Такое случается не часто — во имя любви к Западу не остановиться перед обвинением в позорном поступке родного отца. Впрочем, чего не сделаешь ради благосклонного к себе отношения цивилизованного мира. А может, Сергей Никитич всю свою жизнь руководствовался исключительно высокими побуждениями и никогда не шел на сделку с нравственными нормами? Действительно, если душа чиста и ей чужды несправедливые поступки, то такой человек не хочет делать исключений ни для кого, включая и близких родственников. Но к этой теме я еще вернусь, есть у меня кое-какие сведения, навеянные архивными источниками и рассказами долгожителя Лубянки Бобкова Филиппа Денисовича.
Закончить же этот подраздел хочется словами близкого Н. С. Хрущеву по говорливости и страсти к преобразованиям М. С. Горбачева. По его мнению, история никогда не забудет разоблачения Хрущевым культа личности Сталина. Плохо только то, что в его закрытом докладе на ХХ съезде было слишком мало анализа и слишком много субъективных моментов. Сводить проблему тоталитаризма к внешним причинам и дурному характеру диктатора — дело нехитрое и к тому же эффектное, но не вскрывает его глубоких корней. Достаточно прозрачными были и личные политические расчеты Хрущева: выступив первым с разоблачением «культа», он сразу же блокировал своих ближайших конкурентов и противников — Молотова, Маленкова, Кагановича, Ворошилова, которые вместе с ним как раз и составляли ближайшее окружение Сталина.
Все это верно, но для истории и большой политики огромное значение имеют реальные последствия его политических действий. Критика Сталина, олицетворявшего собою режим, не только выявила тяжелейшее состояние общества в целом, извращенный характер политической борьбы, происходившей в нем, но и полное отсутствие элементарной законности. Она морально дискредитировала тоталитаризм, породила надежды на реформирование системы, дала импульс развитию новых процессов как в сфере политики и экономики, так и в духовной жизни. И это, считает Горбачев, должно быть поставлено в заслугу Хрущеву, тем, кто поддержал его.
Он уже не говорит о том, что позиция Хрущева в данном вопросе привела к массовым реабилитациям, сохранившим доброе имя сотням тысяч безвинно погибших в сталинских застенках и лагерях.
В разоблачении Сталина наиболее ярко проявилась противоречивость исторической роли Хрущева. С одной стороны, смелость и мужество, решительность, готовность пойти против течения, а с другой — ограниченность политического мышления рамками определенных стереотипов, неспособность и нежелание вскрыть глубинные основы явлений, с которыми он вел борьбу.
Видеть причину трагических событий в истории советского общества только лишь в личных качествах «злодея» Сталина, значит, оказаться в плену «культа личности» наоборот. Если дело в этом, то достаточно сменить плохого руководителя на хорошего, и общество гарантировано от повторения ошибок. Хрущев как бы обращался ко всем: вот я честно говорю о прошлом, ничего не скрывая, верьте мне, идите за мной и все будет хорошо. Иными словами, приглашал сменить один культ другим, не посягая на устои системы.
Углубиться в анализ причин тоталитаризма Хрущев не хотел, да, вероятно, и не смог бы, потому что это требовало преодоления стереотипов, ставших для него символом веры. Поэтому критика культа личности, резкая по словам, была половинчатой по существу, ей был поставлен определенный предел, а процесс реальной демократизации остановлен в самом начале.
Ну что тут сказать? Горбачев не остановился на полпути, как Хрущев, а пошел дальше, посягнув на устои. Что из этого вышло, видно каждому.
Вынос из Мавзолея
Нынешняя молодежь, наверное, и не подозревает, что когда-то в Мавзолее В. И. Ленина, вокруг которого время от времени вспыхивают дебаты, выносить или не выносить, с большой помпой был установлен и саркофаг с телом И. В. Сталина. Через восемь лет забальзамированное божество перезахоронили в обыкновенной могиле, правда, на Красной площади. Сопутствовавшее этому событию решение хорошо отложилось в памяти одного из немногих оставшихся в живых кремлевских «могикан» Н. А. Мухитдинова.
Октябрь 1961 года. ХХII съезд КПСС. Однажды вечером, после очередного заседания, Нуриддину Акрамовичу передали, чтобы он зашел к Хрущеву. Заходит и видит: у него сидят Подгорный, Микоян, Суслов, Шелепин и еще кто-то. Никита Сергеевич говорит:
— Давайте уберем Сталина из Мавзолея и похороним его на Новодевичьем кладбище, где лежат его жена, родные.
Общее молчание. Тут рассказчик осмелился и, по его словам, заговорил первым:
— Никита Сергеевич, его поместили в Мавзолей по решению ЦК, Президиума Верховного Совета и Совета Министров.
Козлов перебил:
— Всем это известно, зачем повторять?
Но Мухитдинов продолжал:
— Вряд ли народ хорошо воспримет, если мы так отнесемся к останкам покойного. У нас на Востоке, у мусульман, это большой грех — тревожить тело умершего.
Микоян оборвал:
— Не навязывай нам на съезде свои мусульманские обычаи.
Нуриддин Акрамович все же досказал свою мысль:
— Трудно будет объяснить, почему нужно хоронить на Новодевичьем кладбище. За Мавзолеем лежат его соратники — Дзержинский, Свердлов, Фрунзе, Калинин и многие другие, работавшие вместе с ним. Быть может, и ему найдется здесь место?
После некоторого молчания слово взял А. Н. Шелепин:
— Переносить останки Сталина на Новодевичье кладбище опасно, рискованно. Не исключено, что кто-то может их украсть. Вряд ли возможно предотвратить это. Получится скандал, и это в то время, когда так хорошо проходит съезд.
Хрущев подумал и говорит:
— Ну, давайте предложим съезду убрать его из Мавзолея. Ему не место рядом с Лениным. Быть может, действительно, похоронить его за Мавзолеем, в ряду известных деятелей?
Все согласились. Никита Сергеевич продолжил, обращаясь к Подгорному:
— Ты, Николай Викторович, сделаешь доклад, внесешь проект постановления. Анастас займется перезахоронением. Товарищ Суслов подготовит проект решения, а товарищ Козлов продумает, кто будет выступать. Желательно, чтобы руководители крупных республик и регионов высказались в поддержку этого решения.
На этом все разошлись.
30 октября перед утренним заседанием съезда произошел небольшой казус. Вместо первого секретаря ЦК Компартии Грузии В. П. Мжаванадзе пришлось срочно готовить к выступлению Председателя Совета Министров республики Г. Д. Джавахишвили. Оказалось, что Мжаванадзе после разговора с ним Козлова пришел утром на заседание съезда с завязанным горлом и шепотом сказал, что у него начался воспалительный процесс, что он охрип и говорить не может. Остановились на Джавахишвили, который, правда, сопротивлялся, но ему навязали это выступление, даже припугнув. Выступив в чисто грузинской манере, он заявил:
— Да, мы вынуждены согласиться с предложением о переносе праха Сталина в другое место.
От республик Средней Азии и Казахстана никто не выступал. Таким образом, в поддержку предложения первого секретаря Ленинградского обкома И. В. Спиридонова выступили первый секретарь Московского горкома партии П. Н. Демичев, Г. Д. Джавахишвили, от Ленинградской парторганизации член КПСС с 1902 г. Д. А. Лазуркина. В заключение выступил Н. В. Подгорный, который от имени ленинградской и московской делегаций, делегаций компартий Украины и Грузии внес на рассмотрение проект постановления ХХII съезда КПСС о нецелесообразности дальнейшего сохранения в Мавзолее саркофага с телом И. В. Сталина.
Делегаты утвердили проект без замечаний.
Перезахороняли ночью, тайно, по-воровски. Накануне москвичи каким-то образом узнали о затеянном. На Красной площади собирались группы людей. Бывший командир отдельного Кремлевского полка Ф. Конев рассказывал мне: для того, чтобы выяснить настроения людей, он переоделся в гражданскую одежду, смешался с толпами. Велись возбужденные разговоры. Содержание их можно было свести к следующему: «Почему этот вопрос решили, не посоветовавшись с народом?»
К 18 часам того же дня наряды милиции очистили Красную площадь и закрыли все входы на нее под тем предлогом, что будет проводиться репетиция техники войск Московского гарнизона к параду.