— А мне сказал, что торопишься на какую-то встречу, — как бы между прочим заметил Степан Пантелеевич.
— Так оно и было. Я торопился именно на встречу. Итак. Свет горел, это я точно помню. Я подъехал к дому в сумерках, а, когда уезжал, было совсем темно. Да, кстати, когда я вышел из дома, возле моей машины крутился какой-то парнишка. Разглядывал колеса, заглядывал в салон… Спросил у меня, сколько лошадей или что-то в этом роде.
— Что за парнишка? — заинтересовался Степан Пантелеевич.
— Обычный парнишка. В шапке-ушанке. Я не обратил на него особого внимания. Мальчишки всегда интересуются машинами. Мои внуки тоже…
— Давай о твоих внуках поговорим немного позже, — перебил его Орлиный Глаз. — Сколько лет было парнишке?
— Откуда я знаю? Я у него паспорт не спрашивал. Да и не было у него паспорта. Маловат еще…
— Ну хоть приблизительно ты можешь сказать? Шесть лет или пятнадцать?
— Где-то посередине, — пожал плечами Павел Юрьевич.
— Понятно. Значит, была зима… Если я правильно помню, январь.
— Наверное. Я не записывал.
— Да, — продолжал Степан Пантелеевич. — Был январь. Дней пять-семь после нового года.
— Точно! — воскликнул Павел Юрьевич. — Вспомнил. У Екатерины Андреевны в гостиной елка стояла.
— Значит, вы были в гостиной? — спросил Степан Пантелеевич.
— Сначала мы пили чай на кухне. Потом перешли в гостиную.
— А когда Екатерина Андреевна принесла сережку?
— Когда мы закончили пить чай. Но, кажется, еще не ушли с кухни. Точно. Сначала она лежала на кухонном столе. Там еще скатерть в клеточку.
— Да! — не удержалась я от восклицания. — В красно-белую, — зачем-то добавила я.
— А шторы были закрыты? — не отставал от ювелира Орлиный Глаз.
— Да не помню я! — воскликнул тот. — Я, как эту сережку увидел, вообще обо всем на свете забыл.
— Бабушка всегда закрывала шторы в гостиной, — снова вмешалась я. — Потому что она выходит на улицу. А на кухне могла и не закрыть, ведь там огород.
— Мне кажется, шторы были закрыты и там, и там, — сказал Павел Юрьевич. — Но поклясться я не могу. Еще будут вопросы?
— Пока хватит, — сказал Степан Пантелеевич.
Павел Юрьевич вздохнул с видимым облегчением.
За этими расспросами первый шок от невероятной новости немного притупился, но, когда Орлиный Глаз прекратил свой дотошный допрос, и на минуту воцарилось молчание, меня снова как будто током ударило. «Сокровище, — проносилось в моей голове, — настоящее сокровище. Старинная драгоценность. Огромный сапфир… Неужели это действительно происходит со мной?»
— Где же она может быть? — задал риторический вопрос мой брат Борис.
— Интересно, как она выглядит? — спросила я почти одновременно с ним.
В отличие от вопроса Бориса, мой вопрос не был риторическим.
— Если бы этот… старый следопыт, — сказал Павел Юрьевич, косясь на Степана Пантелеевича, — прямо сказал мне, зачем я ему понадобился, то я бы, наверняка смог найти фотографию.
— Фотографию? — воскликнули мы с Борисом одновременно.
— Фотографию той сережки, которой сейчас владеет банкир. Как я уже говорил, на взгляд неспециалиста они совершенно неотличимы. Но на самом деле камни немного разные, хотя и одинакового размера.
— Вот бы увидеть эту фотографию, — вырвалось у меня.
— В этом нет ничего невозможного, — сказал Павел Юрьевич. — Когда я ее найду, то отправлю вам по электронной почте.
— Большое спасибо, — поблагодарила его я.
— Эта сережка, — продолжал Павел Юрьевич, — представляет собой ювелирное изделие с одним большим сапфиром, окруженным более мелкими сапфирами и бриллиантами. Обрамление — золото и серебро. Время изготовления — конец восемнадцатого века, предположительно тысяча семьсот девяностый год.
Его мягкий, вкрадчивый голос звучал завораживающе. Мое воображение рисовало нечто сверкающее, синее и переливающееся. Ведь сапфиры синие, не так ли? Мне как-то неудобно было спрашивать. Но я все же спросила. Вернее, вопрос сам слетел с моего языка.
— Сапфиры бывают синими, голубыми, фиолетовыми, зелеными, оранжевыми, желтыми и коричневыми, — очень пространно ответил Павел Юрьевич. Видимо эта маленькая просветительская лекция доставляла ему удовольствие.
— А наш какой?
— Его цвет кажется мне наиболее близким к фиолетовому, — ответил ювелир.
— Ух ты! — воскликнула я. — Обожаю фиолетовый цвет.
— Из этой сережки может получиться замечательная подвеска, — заметил Павел Юрьевич.
— Осталось только ее найти, — сказал Борис.
Мне показалось, что он от нетерпения немного подпрыгнул на диване. Я прямо-таки видела, как у него руки чешутся по-настоящему начать искать тайник. С таким энтузиазмом он мне весь дом распотрошит. Надо его как-то утихомирить.
Степан Пантелеевич как будто прочитал мои мысли.
— Не торопитесь громить дом, — сказал он, с улыбкой глядя на Бориса. — Лучше сначала хорошенько подумайте, повспоминайте.
— А что мы можем вспомнить? — нетерпеливо воскликнул Борис. — Мы же ничего не знали.
— И, тем не менее, могли что-то заметить. Тогда вы не придали этому значения, но сейчас, взглянув на это в новом свете, вы, возможно, догадаетесь. Особенно сосредоточьтесь, как я уже говорил Катеньке, на переменах, произошедших в доме.
— Хорошо, — кивнула я. — Мы будем думать.
Мне, как и Борису, уже не терпелось уйти.
— Нельзя забывать и о втором аспекте нашего дела, — сказал Орлиный Глаз.
— Да, — согласился Борис. — Если кто-то еще знает об этой вещице, это может быть опасно.
— А вы не хотите устроить… вечеринку? — неожиданно предложил Глаз, поглядывая на меня, на Бориса, и на Ваню, который скромно сидел в углу дивана и за последние полчаса не издал ни звука.
— Вечеринку? — хором переспросили мы с Борисом. И даже Ваня удивленно поднял брови.
— Например, по поводу приезда вашего брата, — продолжал Степан Пантелеевич.
— Ну, если надо, — растеряно произнесла я.
— И пригласите на нее всех своих друзей. А я появлюсь позже. Загляну по делу, а вы предложите мне присоединиться.
— Вы что-то задумали? — догадалась я.
— Там видно будет. Но, пожалуйста, постарайтесь, чтобы на вечеринке присутствовали все, кого мы обсуждали.
— Ага, — сказала я.
— Список не нужен?
— Нет.
— Было просто замечательно, если бы это событие произошло завтра, — закончил Орлиный Глаз.
— Завтра? Ну ладно…
— Все будет в лучшем виде, — сказал Борис. — Кто сам не захочет придти, тому мы поможем.
Он выразительно посмотрел на Ваню. Ваня кивнул.
— Я уверена, что мои друзья, — выпалила я. — Ни за что не стали бы причинять мне вред. Никто из них не стал бы меня душить. Я в этом абсолютно уверена. А вы что думаете об этом, Степан Пантелеевич?
— Я тоже так думаю, моя дорогая, — рассеянно произнес он. — Я тоже так думаю…
Глава 25, о комарах, портящих всю романтику
Мы приехали домой и начали думать. Сначала Борька думал, сидя на кресле-качалке, а я — лежа на диване. Потом Борька встал и начала ходить из угла в угол, размеренно и однообразно, как маятник. Я переместилась с дивана на кресло, продолжая изо всех сил напрягать извилины. Потом мы одновременно двинулись в сторону кухни и в четыре руки сварили кофе. Когда кофе был выпит, я не выдержала.
— Придумал что-нибудь? — спросила я.
— Пока нет, — ответил Борис.
— Будешь продолжать?
— Конечно.
— А я больше не могу.
Борис посмотрел на меня, как на предателя, но промолчал.
— Пойду лучше прогуляюсь. Как бы случайно забреду к Кольке, к Галке с Вовкой и ко всем остальным. Пора начинать подготовку к вечеринке. Надеюсь, никто не откажется от нашего с тобой приглашения.
— Пусть только попробуют, — сказал Борька и ушел в гостиную, где уселся на диван и забросил ноги на журнальный столик.
— Ты бы лучше повисел на турнике, — посоветовала я. — Вниз головой.