«Мы суть сыновья племени Ханаан из Сидона, города нашего царя. Нас, торговых моряков, море выбросило на этот далекий берег горной страны. Мы отправились в море, жертвуя своей молодостью и восхваляя богов и богинь, в девятый год властвования нашего царя Хирама. Мы подняли паруса своих десяти кораблей в гавани Эзионгебер, что на Красном море. Целых два года мы плыли к южному краю земли Хам (Африка), но сильная буря рукой бога Баал разделила корабли, и мы потеряли своих спутников. И вот так мы прибыли сюда — 12 мужчин и 3 женщины — на этот берег. Удивляемся и наблюдаем тут, что можем. Великие боги и богини пусть будут благосклонны к нам...»
В таком виде текст, пожалуй, не лишен определенного смысла. И многие вновь заинтересовались памятником, памятуя о прежнем авторитете Гордона. Впрочем, когда некоторые ученые решили проверить сам перевод, они нашли в нем массу несообразностей.
К сожалению, более подробно никто из ученых мужей не стал его комментировать. Одни из них ограничились лишь краткими замечаниями, которые можно было бы суммировать одним словом: «Чепуха!» (или «галиматья»). Другие сочли своим долгом высказаться несколько пространнее: «Все это сомнительно. Надо бы подождать. Для выводов фактов нет». Третьи предпочли отговориться, сказав, что здесь, может, и есть какая-то основа для ребуса. Но не более...
Научный авторитет С. Гордона несколько покачнулся. И стал напоминать падающую Пизанскую башню. Не укрепили его и последующие заявления самого эрудированного филолога о том, что упоминаемое имя царя можно идентифицировать с Хирамом III, властителем Тира и Сидона. Хирам царствовал там с 553 по 533 год до н. э.
И еще. Несколько раз профессор Гордон вносил поправки в свой перевод, подчеркивая при этом, что общий смысл-то его остается прежним. Однако затем он высказался еще и в том плане, что вполне возможны и вовсе другие толкования, ибо древние семиты использовали в своей письменности одни согласные буквы. Отсюда-де и проистекает возможность различного толкования одних и тех же слов. Найти правильные гласные для столь короткого текста, естественно, очень затруднительно.
А в 1971 году Сайрус Гордон вдруг выступил с новой гипотезой, которая должна была, по его мнению, пояснить «некоторые прежние несоответствия». Практически профессор отказывался теперь от всех первых вариантов своей расшифровки, выдвинув версию, что на Бразильском камне высечена финикийская криптограмма (письмо условными знаками). При этом применено здесь целых два кода тайнописи. Первый скрывает дату невольного путешествия к берегам Нового Света, а второй — молитву к богам о спасении. Но главное, по словам С. Гордона, — это то, что зашифрованные тексты перекрещиваются, один как бы входит в другой. Однако до сих пор Гордон так и не решился опубликовать свою окончательную расшифровку криптограмм. Он лишь намекнул представителям печати, что перевод будет храниться пока в его личном сейфе. На вопрос, где ему удалось достать «лучшую копию», ученый не посчитал нужным ответить...
Читатель, а не пора ли уже сообщить о некоторых выводах, которые делались американским профессором в его прежних интервью? Тех самых, которые в печати появлялись почему-то в искаженном виде? В частности, газетчики, будто сговорившись, убрали все сомнения, все осторожные оговорки. К чести Сайруса Гордона надо отметить, что сам он никогда не пренебрегал такими словами, как «очевидно», «вероятно», «скорее всего», «мне кажется», «я предполагаю» и т. п. Итак, в VI веке до н. э. состоялось плавание к южной оконечности Африки. Скорее всего финикийские моряки достигли мыса Доброй Надежды, но оттуда, наверное, буря погнала их корабли на северо-запад. И вот финикийцы оказались в Бразилии. Трудно предположить, что целью своего путешествия они сознательно выбрали Новый Свет.
Да, предположить, что своей целью они сознательно выбрали Новый Свет, нелепо. Но почему же финикийцы выбрали свой путь вдоль берегов Нубии, а не Ливии? Средиземное море было тогда для них закрыто. Его контролировали мореходы иных торговых городов-государств, а восточное побережье Африки финикийцам из Сидона было знакомо хорошо. Туда за золотом и экзотическими товарами веками их посылали сперва правители Египта, а потом Персии. Да и самих их влекла непреодолимая тяга к выгоде — суть любого торговца.
Да, как ни запутан вопрос об открытии Нового Света моряками Сидона, с общеисторической точки зрения необходимо признать его вполне вероятным. Еще Геродот подтверждал, что сидонцы не единожды добирались до южной оконечности Африки. Не следует только вслед за Гордоном преувеличивать их географические заслуги, называя их первейшими мореходами древности. Так могли еще в XIX веке утверждать в своих трудах по истории географии Элизе Реклю и Жюль Берн, но ныне (после раскопок Эванса на Крите и Маринатоса на Санторине) пальму первенства следует отдать, безусловно, минойцам. На целую тысячу лет ранее финикийцев они освоили Средиземное море, открыли Атлантику, ходили по Черному и Красному морям.
Учтем, однако, что торговые пути финикийцев до мыса Доброй Надежды в VI веке до н. э. вполне реальны. Теперь хорошо бы проверить, а не могли ли бури и течения привести моряков в Южную Америку? Оказывается, могли. Это может подтвердить сегодня любой капитан дальнего плавания. Но можно вспомнить для красочности повествования и случай из эпохи поисков морских путей в Индию вокруг Африки.
В 1500 году, то есть примерно два года спустя после знаменитого путешествия Васко да Гамы, эскадра из 12 кораблей под командованием Педро Альвареса Кабраля отправилась из Лиссабона в Индию. Где-то близ южной оконечности Африки буря погнала корабли на северо-запад. Парусники не могли справиться со стихией. И через несколько дней португальские мореходы увидели перед собой вершину какой-то горы. Это были берега Бразилии. 1 мая 1500 года Кабраль торжественно присоединил эту страну к владениям Португалии.
Казалось бы, все ясно. В чем еще сомневаться? Гипотеза приобрела вполне стройный фундамент. К ней привлечены данные разных наук. Но все-таки не будем торопиться. Не лучше ли еще раз прислушаться к совету столетней давности, к словам добродушного маркиза-географа о том, что разобраться тут надо досконально.
Ибо как раз на вершине своей газетно-просветительской славы первооткрывателя Сайрус Гордон получил от журналистов, стремившихся хоть что-то понять во всей этой запутаннейшей истории, телеграмму с уймой каверзных вопросов: «А где же сам Бразильский камень? И видел ли кто-нибудь вообще его своими глазами? И нет ли вариантов его расшифровки, предпринятых другими современными учеными?»
Период молчания, последовавший после этого, был значителен, что красноречиво говорило само за себя. Профессор явно растерялся. Очевидно, он убедился, что журналистам известно значительно больше, нежели он рассчитывал.
И это действительно так и было. В журналах и газетах недавно появились статьи, где говорится, что вопреки пламенной и самоотверженной защите Гордоном своего перевода текста Бразильского камня сам камень до сих пор окружен многими обстоятельствами, в высшей степени подозрительными. Поэтому за разрешение проблемы должен взяться не одиночка-энтузиаст, а коллектив ученых. Субъективность должна быть полностью исключена.
Кстати, до сих пор никто не сумел ответить на вопросы, прямо поставленные американской журналисткой Барбарой Форд. А вопросы-то так ли уж сложны? Вот они: «Почему маркизу де Сапукахи письмо было переслано по почте, а не с посыльным, как это было принято у богатых людей южноамериканских стран в XIX веке? Почему сеньор да Коста никогда так и не встретился с ним, хотя не мог не знать из газет о прямой заинтересованности самого императора? Почему после первого весьма вежливого письма да Коста больше никогда не давал о себе знать? Почему его конверт был помечен столь неопределенным обратным адресом? Почему не удается взглянуть на оригинал ни одному ученому вот уже сто лет? И почему нет ни одного квалифицированного отзыва специалистов по древним языкам о такой немаловажной детали, как грамотность текста с точки зрения канонов финикийского языка?»