Я приходил на литейный двор, я прикасался руками ко всем этим тиглям, мехам и льялам, дивясь смекалке и мастерству наших пращуров, сумевших еще тогда, в средневековье, наладить литейное производство за Полярным кругом. Потом я спускался по обрыву к реке, брал старательский ковш и, насыпая в него земли, промывал в студеной, леденящей руку во-де. Иногда на дне ковша тускло проблескивала старинная монета, иногда посвечивал гранями сердолик либо аметист. Попадались медные перстеньки, пули свинцовые, диковинные безделушки. Но чаще всего — длинные плоские гвозди, странно изогнутые и заржавелые. У меня на родине, в верховьях Оби, такими гвоздями и поныне скрепляют обшивку речных баркасов. Может быть, железки эти несли в себе государевы кочи? Те самые кораблики, которые, продираясь сквозь бури и льды, ходили и на Шпицберген, и на Новую Землю, за моря далекие, за горы высокие, за долы широкие. Истерзанные бурями, одолевшие своеволие стихий, добирались суденышки до «златокипящей», и купцы, обменяв «красный товар» на драгоценную «мягкую рухлядь», трогались в путь обратный. Но не над всеми качались созвездья удачи: корабли, особо изувеченные в ледовых битвах, шли на слом. А для плотника такая продубленная в морской воде древесина — сущее приобретение! И находило древо корабельное последнее пристанище в высоких стенах крепости, в бойницах и башнях, клетях посадских и подклетях. И высоко воспарил над тундрой град «украсно украшенный»» на крутогорье «с синь-океана взошед»...
Раскопка в крепости, на литейном дворе, у съезжей избы, на посаде — все это только начало работы экспедиции. Но уже и теперь можно считать определенно доказанным: историческое значение первого заполярного русского города не только в том, что он был опорным пунктом, праотцем великих географических открытий за хребтом Уральским. Охотничьей снастью, нартами и лыжами, богатым и разнообразным товаром для обмена — всем необходимым снабжала Мангазея торгово-промысловый люд, державший путь на Енисей, в глухомань тайги и тундры. Отсюда и ее выдающаяся роль в истории Сибири, ее прямая связь с народным движением «встречь солнцу». И как только переместилось направление транспортных и торговых путей, когда «опромышлялся» в мангазейской земле соболь, начала Мангазея увядать. Она заглохла раньше, чем по приказу царя ее оставил в 1672 году последний стрелецкий гарнизон. Судьба произнесла над ней приговор. Ее скоро забыли и уже через сотню лет не могли указать ни ее местоположения, ни знаменитого Мангазейского морского пути, освоенного поморами еще в XVI веке.
Да, недолго благоденствовала Мангазея, и была тому еще одна важная причина. В книгах профессора Белова я нашел послание воеводы Куракина царю. Вот что отписывал он:
«По здешнему, государь, по сибирскому смотря по делу, некоторые обычаи немец в Мангазею торговать ездить позволить неможно. Да не токмо им ездить, ино бы государь и русским людям в Мангазею от Архангельского города ездить не велеть, чтобы на них смотря, немец дороги не узнал и приехав бы воекские люди Сибирским многим городам какие порухи не учинили».
Угроза захвата «благословенных» земель заставила царя действовать быстро и решительно. Тогда-то и вышел «заказ крепкий», чтобы иноверцев на Енисей и в Мангазею «отнюдь никого не пропускать и с ними не торговали и дорог им ни на какие места не указывали...».
Прошло немалое время со дня написания этих заметок. Последнюю точку в эпопее «Мангазеи златокипящей» поставило небольшое сообщение в «Комсомольской правде». За пять лет работы экспедиции под руководством профессора Белова собрано много уникальнейших исторических находок, которые экспонируются ныне в музее Института Арктики и Антарктики.
Вот что рассказал Михаил Иванович Белов:
— В полутораметровой мерзлой толще суглинка под разросшейся березовой рощей вблизи реки Таз мы обнаружили более 70 видов построек, извлекли 3 тысячи различных предметов, характеризующих ремесла, промыслы, торговлю, искусство горожан, их одежду и обувь, транспортные средства. Наиболее интересное можно увидеть в экспозиции.
Особую ценность, по мнению ученых, имеют найденные при раскопках в воеводском дворе две сосновых доски. На них неизвестный художник изобразил русскую полярную «каравеллу» — коч, который был основным морским транспортом на севере Руси. На берегу таежной реки обнаружено множество различных частей этого удивительного судна, о внешнем виде и устройстве которого прежде лишь догадывались. Эти находки дали совершенно новые сведения о древнерусском судостроении, характере и возможностях полярного судоходства на Руси.
М. ЧЕКУРОВ, маринист
ОТКУДА ПОШЛА РОССИЙСКАЯ АМЕРИКА
М. Ломоносов
Осенью 1944 года советские войска завершают освобождение народов Восточной Европы. Кто обратил внимание в эти пропахшие порохом и тротилом дни на статью Т. Фарелли «Затерянная колония Новгорода на Аляске», появившуюся в октябрьском номере американского журнала «Восточнославянское обозрение»? А ведь в любое другое время статья наверняка вызвала бы сенсацию, ибо речь-то в ней шла о том, что еще в конце XVI столетия русские переселенцы из Новгорода достигли Колымы и, построив там 7 судов, морем добрались до устья Анадыря, то есть впервые прошли Беринговым проливом из Северного Ледовитого океана в Тихий. А одно новгородское суденышко даже достигло Аляски, где его команда и основала первое русское поселение в Америке.
Невероятно! Да могли ли вообще произойти все эти события?
Что ж, заглянем в XVI век.
Тяжелые времена переживал Господин Великий Новгород. Карательный поход царя Ивана Грозного да тяготы Ливонской войны разорили и обезлюдили древний город. Кого казнили, кого переселили в глубь России государевы слуги, кто сам бежал из родных мест.
А бежать из Новгорода было куда. Помнили новгородцы, как хаживали их предки в края дальние, где вдоволь зверя и рыбы, где и житье привольное людям простого звания. Знали, что тяжелы дороги в те страны, да ведь не было выбора. Во грехе были перед царем новгородцы, вот и приходилось или искать счастья подале, или умирать на плахе.
И двинулись в путь новгородские ушкуйники — охотники и воины, первопроходцы и завоеватели. По рекам, по озерам, где на веслах, где под парусом, а где и волоком ладьи свои перетаскивали.
Шли сначала на север — к морю Студеному, а потом вдоль берега — навстречу солнцу. Многие гибли в пути от бурь и от холода, от голода и болезней, иные оседали на новых землях, а самые упорные да выносливые плыли дальше, одержимые верой в то, что впереди ждет их «земля обетованная».
Казалось бы, с чего это верить русскому человеку., будто есть для него такая земля, кроме России? Да вот свила в свое время себе в Новгороде гнездо странная ересь, занесенная с Запада. Много чего тогда было говорено, много шуму было над Волховом — и взбунтовались новгородцы: Москва-де им не понравилась, захотелось жить по-своему. Думалось, что по-своему, а вышло, что ляхам, шведам и ордену на руку. И пришлось тогда царю Ивану спасать святую Софию Новгородскую от позорной измены. И пришлось тогда беглецам искать себе родину не на родине.