Нужны ли поиски?
...Итак, может ли Семлевское озеро хранить в своих глубинах московские трофеи Наполеона?
19 октября 1812 года армия Наполеона покидала Москву. Значительно выгоревшая и покинутая большинством жителей Москва нанесла этой армии незримый и неожиданный удар. Без продовольствия, без регулярного снабжения, наполеоновская армада пьянствовала и мародерствовала. Выступившие из Москвы интервенты были обременены гигантским обозом, везли с собою много золотых и серебряных изделий, ценной посуды, тканей, мехов... «После полудня, — пишет в своих мемуарах сержант Бургонь, — мы двинулись в поход... Вскоре мы очутились среди множества повозок... Они шли в три-четыре ряда, и вереница тянулась на протяжении целой мили». Сержант пишет, что среди прочих ценностей, найденных в подвалах сгоревших московских зданий, он нес в своем ранце даже обломок обшивки креста с московской колокольни Ивана Великого [5]. Крест этот был сделан из дерева, окован серебряными золочеными полосами и удерживался несколькими также золочеными цепями. «Рабочая команда, плотники и другие были отряжены снять этот крест, — пишет Бургонь, — для перевезения его в Париж в качестве трофея». Сняты были и золоченые орлы с вершин кремлевских башен. Таким образом, кроме личных трофеев, обоз отступавшей армии имел и трофеи, которым придавалось особое, символическое значение. Мемуары этого, как и многих других участников похода в Россию, не оставляют сомнений, что из Москвы в 1812 году были вывезены большие ценности.
После ожесточенного сражения при Малоярославце, то есть 25 октября 1812 года, положение отступавших стало настолько тяжелым, что, как свидетельствует вюртембергский военный врач Г. Роос, «отдан был приказ поджечь и отдать в жертву пламени все, что будет оставлено на месте» [6]. При этом были взорваны даже громоздкие фуры со снарядами. 1 ноября обоз понес новые потери, на этот раз в результате нападения казаков. «Казаки... напали 1 ноября на обоз и имели некоторые успехи», — признавал в своих мемуарах Арман де Коленкур. На следующий день, когда отступавшая армия достигла района Вязьма — Семлево, положение стало для нее настолько угрожающим, что, по свидетельству того же Рооса, в Вюртембергском корпусе приказано было даже снять с древков знамена и раздать наиболее здоровым и выносливым солдатам, которые должны были спрятать их либо в своих ранцах, либо обмотав вокруг тела. Выли и другие причины, побуждавшие Наполеона сократить обоз своей армии. Из-за утомительных переходов, постоянных схваток с русскими войсками и партизанами, а также по недостатку корма количество лошадей значительно уменьшилось. Кроме того, нужно было везти с собой множество раненых.
Все это указывает на такую поспешность отступления, на такое бедственное положение отступавших и на такое осознание ими грозящей опасности, что возможность уничтожения трофеев представляется вполне реальной.
Снаряды взрывали, повозки жгли, а те из них, при которых еще сохранились лошади, предоставляли раненым. Следовательно, надежд на доставку трофеев в Париж не оставалось. Но чтобы сделать недоступным противнику большое количество ценностей, их нужно было, конечно, не взорвать, а лишь утопить, причем не в мелкой речке, какие попадались на пути отступления, а в достаточно глубоком водоеме. Им, видимо, и оказалось Семлевское озеро...
Итак, обоз с большими московскими ценностями мог быть столь же реальным, сколь и сами обстоятельства, побудившие Наполеона и его штаб к решительному ускорению бегства из России. И если армия вынуждена была взрывать боеприпасы, заведомо ослабляя свою способность к сопротивлению, то необходимость избавиться от крайне обременительного груза, требовавшего сильной охраны, представляется очевидной.
Мы думаем, что есть все основания считать Семлевское озеро хранилищем московских трофеев Наполеона, и поиски там этих трофеев заслуживают самой активной поддержки.
Ф. ШАХМАГОНОВ,
писатель
КОГО ЖЕ ПРЕДАЛ РЯЗАНСКИЙ КНЯЗЬ ОЛЕГ?
Работая над романом-хроникой о становлении Московского государства во времена Димитрия Донского и о победе русского оружия над золотоордынским ханом Мамаем, я задумался над ролью великого рязанского князя Олега Иоанновича в событиях тех лет.
В исторической науке еще со времен, когда историками нашими были летописцы, утвердилось без какой-либо тени сомнения, что князь Олег в решительный час борьбы русского народа за освобождение от ига золотоордынских ханов изменил общерусскому делу, вступил в союз с ханом Мамаем и литовским князем Ягайлой против Москвы, а позже выдал Москву хану Тохтамышу.
От участия в Куликовской битве уклонился не только рязанский князь, уклонились великий тверской князь Михаил Александрович и Дмитрий Нижегородский, тесть Димитрия Донского. Их не обвиняют летописцы в измене, относя их позицию к обычной княжеской усобице, Олег же представлен нам изменником. Вслед за летописцами историки прошлого столетия и в наше время продолжают утверждать, за редчайшим исключением, что Олег Рязанский предатель. «Это было полным предательством русской земли и именно так сознавалось русской летописной историографией». Так утверждают Б. Греков и А. Якубовский в своей книге «Золотая Орда и ее падение» (М., 1950, с. 291; текст А. Якубовского). Книга «Золотая Орда и ее падение» получила высокое признание, авторам присуждена была Сталинская премия. Труд этот серьезный, хотя написан неровно, особенно слабыми нам представляются тексты А. Якубовского. Мы не можем снять упрек за изложение исторического материала, ибо и изложение есть оружие историка. Однако суть сейчас не в этом. Справедлив ли такой вывод, справедлива ли оценка действий Олега — самого значительного из рязанских князей русского средневековья?
Историк не имеет права в своих исследованиях целиком полагаться на свидетельства современников событий, не учитывать, что и у летописцев могли быть свои пристрастия, могла иметь место и неосведомленность об истинных мотивах поступков того или иного исторического лица.
Историк сверяет записи в летописи с логическим ходом исторического процесса. И здесь историки могли найти подтверждение своей версии о предательстве Олега. Сама по себе политическая обстановка того времени подводила, казалось бы, к изменническим действиям рязанского князя. XIV столетие отмечено на Руси ожесточенной феодальной междоусобицей. Возвышению и укреплению могущества Московского княжества сопротивлялись с оружием в руках князья суздальские, тверские, нижегородские, рязанские. Стороны не стеснялись в средствах борьбы. Убийства, предательства, нарушение клятв и договоров были обычным делом. Очень часто соперничающие стороны обращались за помощью к золотоордынским ханам, приводили на русскую землю ордынские вооруженные отряды. О страданиях и бедах народных князья не сожалели, грабежи и насилия были нормой эпохи. В муках, из дикости и кровавого мрака междоусобицы и братоубийств вырывалась русская государственность. Слабое, едва ощутимое биение пульса на руке тяжелобольного, вот-вот могло остановиться сердце, прекратилась бы подача здоровой крови, и живой организм погиб бы, отравленный ядами разложения. Еще немного, и оборвались бы те связки, которые когда-то оказались цементом фундамента величественного здания Киевской Руси, а затем Владимирского и Суздальского княжеств.
Цементом этим было трудолюбие, усердие и доброта народа, добывающего средства к жизни работой на земле, охотой, рыболовством, ремеслом, торговлей, а не грабительскими набегами на соседние племена.
Русь родилась для мирных занятий, ее народу достались просторные земли при распределении, которое не зависело ни от правителей, ни от климатических катастроф. Природа не одарила ее тропическим изобилием разливов Нила, ни благодатным летом в круглый год междуречья Тигра и Евфрата, ни ласковыми муссонами Средиземного моря, ни оливковыми рощами Италии и Греции. Суров был ее климат, незавиден край, скудна земля. Наши далекие предки жили трудом, а не кочевкой из одного оазиса в другой, что сопровождалось кровавыми расправами одних кочевников над другими. Что выжег, выкорчевал, отнял у леса, то и твое. Суровая зима заставляла израни подумать и о стенах жилища, и о крыше, и об очаге, в котором всегда горел бы огонь.
5
Пожар Москвы и отступление французов, 1812 год. Воспоминания сержанта Бургоня. Изд. А. С. Суворина Спб., 1898, с. 61.